К счастью, хан был восхищен его уловкой и не нашел ничего оскорбительного в том, что неверный выдает себя за мусульманского праведника. Но одураченный проводник Поттинджера принялся восхвалять его достоинства. Сначала он отказался поверить в признание Поттинджера и угостил хана и собравшуюся толпу рассказами о теологических дебатах, которые ему довелось вести с праведником. Хан смеялся от всего сердца, когда тот описывал, как Поттинджер брал над ним верх в вопросах религии, в которую, как теперь выяснилось, он не верил. Замешательство проводника еще более усилилось после того, как один из спутников Поттинджера заявил, что он с самого начала знал, что тот не паломник, хотя и не подозревал, что он — европеец.
Придя в ярость от того, что его аргументы были опровергнуты, проводник обвинил того, что он — сообщник в тщательно спланированном Поттинджером обмане. В конце концов положение спасло хорошее настроение хана, который заметил, что обманулись и все остальные, включая его самого. А к моменту их отъезда спустя сорок восемь часов Поттинджер обнаружил, что и проводник его простил. В промежутке между этими событиями Поттинджер превратился в знаменитость, и его жилище осаждали те, кого он описал как «толпу ленивых и шумных белуджей, пристававших ко мне с бестолковыми вопросами и замечаниями». Однако в полдень прибыл настоящий праведник, на этот раз индусский факир, что облегчило Поттинджеру «задачу развлекать весь кишлак».
Пять дней спустя Поттинджер въезжал в трудно описуемый словами кишлак Басман, последнее обитаемое место в Белуджистане к востоку от огромной пустыни, которую он намеревался пересечь по дороге к безопасным землям шаха. 21 апреля, отдохнув до вечера в кишлаке, Поттинджер со спутниками отправились к пустыне, до которой добрались ранним утром. Здесь не было ни воды, ни какой‑либо растительности, тогда как жара, как рассказывает Поттинджер, «была самой сильной и совершенно подавляющей по сравнению с тем, что мне приходилось испытывать после отправления из Индии». Их все время дразнили миражи— как их называли белуджи, сухраб, или «вода в пустыне».
В дневниковых записях Поттинджер постоянно преуменьшает опасности и неудобства своего путешествия, но при описании перехода через пустыню он впервые позволяет читателю разделить с ним мучительные страдания от жажды. «Человек с терпением и надеждой может выдержать, — пишет он, — усталость и голод, жару или холод, и даже длительное полное отсутствие естественного отдыха. Но чувствовать, что у вас в горле все пересохло так, что вы с трудом можете вздохнуть, опасаться пошевелить языком во рту, боясь при этом задохнуться, и не иметь возможности избавиться от этого ужасного ощущения, это… это самое страшное испытание, которое может ждать путешественника ».
