— Пожалуй. Но к чему ты клонишь?
— К тому, Сергей Антонович, что это не был незнакомый человек. Иначе говоря, Ванжа знал этого человека, потому-то и повел себя так неосмотрительно.
Журавко развел руками.
— Ишь куда тебя занесло! — недоверчиво проговорил он. — И ты можешь назвать такого человека?.. То-то же. Нет, Олекса, я не верю, что у Ванжи были общие с Поляковым знакомые.
— У Худякина они же, наверно, были!
— Худякин — участковый инспектор. А теперь послушай меня. Ты, Ванжа, спрашиваешь Полякова, а преступник говорит: Григорий хозяйничает в саду, а я его брат.
— У Полякова есть брат?
— Откуда я знаю? И Ванжа не знал. Пойдем, говорит, к нему, потому что он еще долго будет возиться. Ты поворачиваешься к двери и получаешь удар по голове. Чем моя версия хуже твоей?
— Не хуже, — должен был признать Панин. — А только слишком умным оказывается преступник.
— Конечно, с дураками иметь дело легче. Чем дальше мы это дело распутываем, тем больше оно запутывается. Горлач, Уманская, Локотун, Маковец... Полищук в больнице. Выпал из игры Поляков. Остается Валиев, но мы же знаем, что его нет в городе...
— Был, — возразил Панин. — В то время был. Смерть Полякова Куманько относит приблизительно на восемь утра или даже немного раньше.
— Зато в двенадцать Валиев был далеко за городом.
— Да. Но преступников могло быть двое. После расправы с Поляковым у Валиева хватало времени, чтобы добраться до фабрики, тем временем его сообщник оставался в доме и что-то долго и настойчиво искал, следы этих поисков там на каждом шагу. Искал так долго, что в двенадцать Ванжа еще застал его. Из этого можно сделать вывод, что поиски не увенчались успехом. Что он искал? Узнаем — много что прояснится. Одно можно сказать с уверенностью: к ранению Ванжи Валиев не имеет отношения.
— Выходит, есть еще кто-то, о ком у нас и мысли нет. И этот кто-то... — Журавко стукнул ладонью по столу и отвернулся к окну.
Вошел заместитель начальника райотдела по политчасти Севастьянов.
— С вас писать бы картину «Начальники в печали», — сказал он, окинув Панина и Журавко взглядом ясных глаз, которые, по мысли языкатого Ремеза, наверняка были бы материнскими, если бы не стали отцовскими. — А я добрые вести принес! Ванжу перевели из реанимации в палату. Меня уверили, что теперь все хорошо, но говорить с ним можно будет не скоро.
— Спасибо! — Журавко обеими руками потянулся к заместителю, словно собрался через стол обнять его. — Добрых вестников принято угощать, а у меня, как на грех, даже папиросы нет. Так, может, ты меня угостишь?.. Рад за Ванжу! Значит, выкарабкался усач! А ведь могло быть хуже.
