Она представила себе, как удивились и испугались родные Виктора, не обнаружив ее в поезде. Но, может быть, Игнат Петрович или проводница сказали им, что ее сняли в Аксае?.. Скорее всего, так и было. А теперь они ждут от меня второй телеграммы, из Аксая… А может… может, кто-то из них — отец Виктора, мать или сестра — приедут сюда за мной, ведь знают, как трудно добираться одной с ребенком?.. Но об этом она не смела и мечтать. Она уже знала, как не совпадают мечты с явью и как горько бывает потом — словно имела и потеряла. Так уж лучше не мечтать.
…Она очнулась оттого, что в коридоре тяжело затопали, все куда-то бежали, и Леля выбежала из палаты, за нею — Ксениванна, на ходу, натягивая халат и все никак не попадая в рукав.
Что-то там случилось.
Нина подняла голову, но через стеклянную, закрашенную белым дверь ничего не увидела. А там все бежали, где-то хлопали двери, глухо разлетались голоса, и она подумала о сыне — вдруг что-то с ним?
Медленно спустила ноги на пол и, цепляясь за спинку кровати, встала на зыбкие слабые ноги. Постояла так, сделала два-три шажка, потянулась за халатом, но сразу закружилась голова, и она снова опустилась на кровать, посидела, превозмогая слабость.
Нет, надо идти. Что-то случилось, может, даже пожар…
Она набросила на плечи халат, опять встала. В ногах и в теле не было силы, все же она добралась до двери, открыла ее и, держась за стенку, пошла по пустому коридору, чувствуя, как все дрожит в ней от слабости. Она шла туда, где скопилась толпа, к дверям ординаторской, там белели халаты медперсонала, стояли в синих линялых халатах больные, почему-то и мужчины — что они делают тут, в роддоме? Но думать об этом было некогда, из распахнутых настежь дверей вылетал меткий торжественный голос, который Нина сразу узнала.
— …Разгром немецко-фашистских войск под Москвой!..
Левитан повторял «важное сообщение», Нине хотелось подойти ближе, но она боялась оторваться от стены, стояла, прикрыв глаза, боясь что-то пропустить или не расслышать. Кругом все молчали, было тихо, и знакомый голос поверх голов летел прямо к ней. Она подумала, что от слабости сейчас упадет, и отвернулась к холодной стене. Прижалась к ней щекой и заплакала.
В палате в этот день только и разговору было что о Москве. Ксениванна рассказывала, как до войны ездила с мужем в Москву к родственникам, была в Мавзолее и на Сельскохозяйственной выставке, а на метро сперва ездить боялась, не могла ступить на эскалатор, а потом привыкла, только все время кружилась голова… Леле не верилось, что там поезда ходят под землей и даже под рекой, и она жалела, что не была в Москве, а Ксениванна говорила:
