А самое мерзкое не ощущение, что тебя загнали в угол, а то, что это известно всем вокруг. Тот же Атьен, лукаво посматривающий на меня поверх редко скучающей на столе глиняной кружки, я уверен, еле сдерживает презрительные смешки. Вот если бы мы уже возвращались с докладом об исполнении дел, мой собеседник непременно дал бы волю гнусным и двусмысленным шуткам, так что можно вознести хвалу Божу и покуда дышать спокойно, ибо никто, находясь в здравом уме, не станет ссориться с сопроводителем на половине пути, потому что…
– Ты скучный человек, – тоном судьи, оглашающего приговор, повторил счастливец, удостоенный чести называться Серебряным звеном.
– Да, эрте, – тщательно избегая поспешности, согласился я, чтобы избавиться от необходимости в третий раз выслушивать одно и то же.
Атьен хитро прищурился, однако не стал томить напряженным ожиданием новой каверзы, заключив:
– С тобой скучно, зато спокойно.
Пояснения не последовало, словно Ирриги со-Намаат предоставлял мне возможность обратиться к нему с вопросами. Впрочем, на подобную уловку я уже давно не попадаюсь: добродетель сопроводителя состоит прежде всего в немногословности, поскольку мы – тени, идущие след в след и обретающие плоть лишь в том случае, когда должны стать каменной стеной, защищая Ведущего. А пустые разговоры, пусть даже в минуты короткого отдыха, недопустимы ни уставом, ни благоразумием, которое в свое время и добавило главу о предпочтительном молчании. Сразу после того, как особо болтливый сопроводитель стал причиной многочисленных смертей. Что именно он ухитрился натворить, нам не рассказали ни на церемонии присяги, ни потом, но причин усомниться в правильности решения Начальственного совета за все время службы почему-то не возникло.
– Спокойно… – Атьен сделал мрачную паузу и хохотнул: – Как в могиле!
Я тоже позволил себе улыбнуться, только мысленно, чтобы не вспугнуть красногрудую голубицу удачи.
Неужели сереброзвенник по-настоящему доволен моей службой? Наверняка. Иначе бы разговор не зашел о покое, потому что мужчина, разменявший пятый десяток лет, а заодно обзаведшийся проседью в некогда густо-черных волосах и бороздами морщин на покатом лбу, давно уже осознал истину, к которой жизнь подвела меня в последний год.
Покой. Вот и все, что становится нужно, когда проходишь серединный рубеж на пути от рождения к смерти.
Сражения и страсти хороши для юнцов, не обремененных планами на будущее, заходящими дальше завтрашнего утра. Не спорю, мне тоже когда-то доставляло удовольствие чувствовать затылком дыхание смерти, от которого кровь вскипала и пускалась вскачь, прогоняя все мысли, кроме одной. Мысли о победе в очередном поединке. То, что главный враг, стоящий за плечом каждого следующего противника, неодолим, я начал понимать, когда впервые проснулся от боли в спине. То ли крутанулся во сне, то ли натянуло сквозняком, то ли… Именно долгий перебор причин меня как раз и ужаснул. Вечером в постель лег беспечный юноша, а утром встал, надо сказать, с превеликим трудом, человек, незаметно перешедший в следующую пору существования. Зрелость неплоха сама по себе, грешно посылать ей проклятия и укоры, но она потребовала взглянуть на прошедшее время и принесенные им плоды трезво. Настолько трезво, чтобы увидеть: за моей душой ничего нет.
