Но несколько раз в жизни я брал без спросу чужое. Показал, как брать без спросу чужие булочки в чужом магазине, мне мальчик по кличке Слон, когда я в 8-м классе перебрался учиться в другую школу с Лесного на Сталинку. Это воровство было оправдано — мне хотелось есть, а до дома было ехать далеко и денег карманных у меня совсем не было.
Как воровство, я свое поведение тогда не расценивал. Сегодня я расцениваю свое поведение тогда, как злостное хулиганство, когда сейчас периодически тырю батарейки и шоколадки в супермаркетах. Делаю я это не оттого, что купить их не на что, а из озорства. Этим я как бы выказываю свое неудовольствие присутствию тупых лохов в остроносых туфлЯх и плохо сшитых костюмах, которые ходят туда-сюда по залу с рациями, изображая агентов ЦРУ. Ну и борюсь с сверхприбылями корпораций, ясное дело. Пару раз меня ловили — я краснел, отмазывался, рассказывал про «редакционный эксперимент».
Я не клептоман, не подумайте, просто у меня внутри все еще прочно живет «совок», а не немец. Он мне настойчиво твердит: «Если лежит на полке, то ничье, возьми, возьми…» Я борюсь с ним, но пока безуспешно. В институте украсть тарелку горячего(!) борща почиталось за подвиг. Булочки с изюмом и сырники крали вообще все. А однажды я украл 100$ и, думаю, из-за этого у кого-то были серьезные неприятности. Это, пожалуй, единственный случай настоящего воровства, содеянного мной. Будучи еще юношей я присел померять пару обуви на стул за прилавок в кооперативном магазине и увидел стопку сотенных купюр, лежащих под прилавком в обувной коробке. Дрожащими пальцами я вытащил одну и, буркнув что-то продавщице, пулей вылетел из магазина, бросив ботинок там, где мерял. До конца не веря в то, что я сделал, я с бухающим сердцем добежал до дома и только там осознал весь ужас содеянного. Мне искренне жаль девочку, которая стояла за прилавком — прости меня, девочка! Самый же бессмысленный акт воровства я совершил, работая в больнице. Я украл стул, на котором сидела привратница. Я украл его не на спор, не оттого, что мне было не на чем сидеть, нет. Я потянул его просто так. Даже не из озорства. Просто так.
***
В реанимации я работал сутки-трое, я уже говорил об этом, кажется. Это значило, что сутки я работаю, потом сутки сплю, сутки гуляю, а сутки думаю о том, что завтра, елки-зеленые, на работу. Однажды мы с моим близким другом в сутки, когда «я гуляю» крепко приняли смесь спиртных напитков класса «водка-пиво». И я ему говорю: «Идем покажу, где я работаю». Совершенно пьяные, ночью, мы ввалились в реанимацию. Было пустовато. Помню, я еще подумал: «Ну бл-и-и-и-н, почему, когда я на смене, полная реанимашка людей, а когда у меня выходной, то и больные в отгуле. Чужая смена меня, нетрезвого, встретила неприветливо. Эту смену называли по имени самой старой и опытной сестры, которая в ней работала. И как-то так повелось, что «Левакинцы» были не просто сменой с репутацией, а некими прямо-таки локальными звездами. Любой работавший там не променял бы эту смену ни на какую другую. Врачи, узнав, что им сегодня работать с «Левакинцами», готовились провести спокойную ночь, точно зная, что неприятных сюрпризов не будет. «Я только покажу, где я работаю и все, все!» — шумел я. Провести экскурсию мне позволили исключительно благодаря необъяснимой симпатии, которую ко мне, раздолбаю, питала лично Левакина, и я с гордостью водил своего друга по сияющему отделению. Он работал в обычной заштатной неврологии и, конечно же, такого обилия диковинных приборов в жизни не видел. И вот в сопровождении Евгении Константиновны мы закончили осмотр, и немного посидели со свободными сестрами в «Сестринской». Времени на нас у них не было, они бегали туда-сюда, а мы сидели, как два пенька, и чувствовали себя совершенно лишними среди этих трудолюбивых занятых людей. Допив спирт и попрощавшись, мы вышли на свежий воздух.
