И вот в какой-то момент наш герой понимает, что диплом у него практически в кармане и на радостях двигает себе два куба чистого. И с улыбкой идет сидеть у постели прихворнувшей Нинель Павловны. В это время в блок заходит наша стальная завотделением. В фас Тамара Яковлевна похожа на опасную бритву. Больным мать родная — а тебе выговор в личном деле. Ни детей, ни семьи, одна реанимация в жизни. И спрашивает она Костика негромко, отчего он сидит на постели у больной, ведь не положено это. Костик на вершине прихода поворачивает к Тамаре Яковлевне залепленное счастьем лицо и говорит: «Что? — Почему ты сидишь у больной на кровати и вообще, почему ты сидишь? — переспрашивает зав. — Который час? — спрашивает у нее Константин…»За этим следует безобразная сцена проверки тонуса зрачков, экспресс-анализ на содержание опиатов и выдворение Костика в ночь. На улицу. Не дожидаясь окончания смены.
В институт Костик поступил. Я, правда, не знаю, избавился ли он от своей пагубной привычки и закончил ли «мед». Пути наши там и разошлись, в блоке Б, в пол второго ночи, в отделении общей реанимации и анестезиологии.
А сотрудники больницы уже через год не очень понимали, откуда это выражение. Однако каждый раз, когда врач просил фельдшера или медбрата сделать неудобную или тяжелую работу, фельдшер, криво ухмыляясь, переспрашивал: «Который час?»
После того как пиковые убили в лесопосадке за больницей доктора Ипатьеву, ситуация с наркотиками в больнице накалилась до невозможности. В принципе все и раньше знали, что торговать веществами, активно изменяющими сознание, нехорошо, но насколько именно это нехорошо, до всех дошло полной мерой, кажется, только сейчас.
Нехороша история доктора Ипатьевой и ужасна ее смерть. Чуть раньше я уже рассказывал, как именно в больнице ведется учет препаратов группы «А», потому повторяться не стану, напомню лишь, что выносить наркотики из отделения нельзя. Без исключений и оговорок. Нельзя. Точка.
Доктор Ипатьева врачом была так себе. Малограмотным и жадным, пусть земля будет ей пухом. Только-только больной после наркоза открывал глаза, как перед его несфокусированным взором возникал тонкий силуэт Ипатьевой с жгутом «голды» на шее и стойким запахом дорогущих духов. Из этого видения протягивалась наманикюренная, очень ухоженная рука и выдавала крепкую затрещину. «Я ваш врач! — орала Татьяна Леонидовна в лицо свежепрооперированному. — Я вам давала наркоз, вам ясно?» — следовал еще один шлепок по лицу. Избиение продолжалось до тех пор, пока больной не осознавал, что лучше кивнуть и запомнить эту тетку, чем лишиться глаза.
