Девушка молчит.
— Оттого, что вы не отвечаете им тем же презрением.
Взгляд девушки прикован к бритому затылку: человек в другом конце комнаты даже не поворачивает головы.
— Как же я могу изъявить презрение звёздам?
— А как вы изъявляете презрение мужчине?
Девушка мнётся.
— Я отворачиваюсь от него или отвергаю его страсть.
— А если этот мужчина судья; если он, осерчав, велит вас высечь без вины и забить в колодки?
— Я возражу, что ни в чём не провинилась.
— А как он вас слушать не станет, что тогда?
Девушка молчит.
— Тогда, выходит, сидеть вам в колодках?
— Так, сэр.
— Можно ли такого человека почитать за праведного судью?
— Нет.
— Вообразите же, что этакий правосуд не какой-то неведомый мужчина, но вы сами, а колодки сделаны не из железа да дерева, но частью из вашей слепоты, частью из ваших же заблуждений. Тогда как?
— Не знаю, что сказать, сэр. В толк не возьму, что вам от меня надобно.
Мистер Бартоломью поднимается и идёт к камину.
— То же, Фанни, что и от много вас превосходящего.
— Что-что, сэр?
— Довольно. Ступайте в свой покой и спите, пока не пробудитесь.
Девушка стоит без движения, потом направляется к двери, но у скамьи опять останавливается и искоса поглядывает на мистера Бартоломью.
— Милорд, сделайте милость, объясните, что же всё-таки вам угодно.
Вместо ответа хозяин машет левой рукой в сторону двери и поворачивается к девушке спиной, показывая, что разговор окончен. Девушка в последний раз смотрит на хозяина, делает реверанс, которого тот всё равно не видит, и исчезает за дверью.
Наступает тишина. Мистер Бартоломью стоит у камина, не отводя глаз от угасающего пламени. Наконец он оборачивается и задерживает взгляд на скамье. Чуть помедлив, он переходит к окну и глядит в небо, словно желает удостовериться, что там действительно ничего, кроме звёзд, нет. Трудно догадаться по его лицу, о чём он думает, но как бы то ни было, с этим лицом происходит последняя, небывалая метаморфоза: оно принимает выражение той же кротости, которая была написана на лице девушки во время их — или, лучше сказать, его — разговора. При всём различии пола и облика — это то самое выражение. Мистер Бартоломью бесшумно запирает ставни. Он идёт к кровати, на ходу расстёгивая камзол. Там он опускается на колени и замирает, уткнувшись лицом в покрывало. Так человек, который жаждет незаслуженного прощения или мечтает вернуться в безмятежное детство, утыкается в подол материнского платья.
