Они легли, и Акила сказала:
— Они так тщательно нас вымыли, и я уже думала, что нам предоставят хорошую постель.
Конан рассмеялся:
— По-моему, они мыли нас для своего удобства. Кажется, они очень чистоплотный народ. Наше благополучие их не интересует. — Он потянулся, положил руки за голову и уставил взгляд в потолок. — Кажется, отсутствие постели еще не самое плохое из того, что нас здесь ожидает.
Спал Конан долго и без сновидений. Проснувшись, он увидел, что Акила рассматривает свою кожу при свете этого странного факела. Она легко провела кончиками пальцев по рукам, по бедрам, затем по роскошным очертаниям своего торса.
— Все на месте? — спросил Конан.
Она вздрогнула:
— Я думала, что ты еще спишь. Да, все здесь, и в лучшем состоянии, чем я ожидала. Масло, которое они на нас потратили, должно быть, обладает целебными свойствами. Ожоги больше не болят, и почти вся отмершая кожа уже слезла. Даже на губах нет трещин.
— Это хорошо, — сказал он, садясь и протирая глаза. — Когда будешь вырываться отсюда, лучше не иметь никаких уязвимых мест. Как твои глаза?
— Вижу хорошо, как раньше, хотя не помешало бы побольше света.
— Да, вид у тебя нормальный, — сказал Конан, действительно имея это в виду. Ему ничто не мешало рассмотреть каждый дюйм ее совершенного тела. — Если бы только цепь была подлиннее.
Она надменно посмотрела на киммерийца:
— И хорошо, что она коротка, иначе мне пришлось бы свернуть твою упрямую киммерийскую шею.
— Вижу, к тебе возвращается гордость, — сказал он горько. Однако ему показалось, что в голосе ее звучали дразнящие нотки.
Раб принес одну миску жидкости, от которой шел пар, и кувшин воды, все это поставил между пленниками и вышел. Конан взял кувшин и стал пить, в то время как Акила поднесла миску к губам, но затем скривила лицо.
— Опять эти грибы, — сказала она, передавая миску Конану и забирая у него кувшин. — У них что, нет порядочного мяса?
Конан набрал полный рот пресного варева с плавающими в нем толстыми кусками жестких грибов.
— Это поддержит в нас жизнь. И даже люди, хорошо обеспеченные мясом, не тратят его на заключенных. Черствый заплесневелый хлеб и сухой сыр — твоя тюремная пайка. Это, по крайней мере, горячее.
Они съели эту безвкусную пищу, и некоторое время Акила переговаривалась с членами своей свиты. Им явно недоставало звука ее голоса.
— Больше никто из заключенных не говорит? — спросил Конан.
— Нам они не отвечают, — отозвался Джеба.
— Им все равно нечего сказать, — добавил Ки-Де. — Это жалкие людишки, рабы каких-то насекомых, живущих, как термиты в гнилом пне.
