Он поднял взгляд и прочёл это в моих глазах. И сразу посерел и сник.
— Ну вот, вы уже и знаете…
Он был одним из тринадцати присяжных в чёрных колпаках. Выбор был — жизнь или смерть, и он проголосовал за мою смерть.
— И чего вы хотите? — Мой голос был холоден.
На его лицо легла мертвенная тень. Казалось, ещё немного — и он упадёт. Кресло, в котором он сидел, было его эшафотом.
Его губы еле шевелились, когда он глухо лепетал:
— Я… Я видел вашу… Я был на коронации. Я… единственный, кто остался жив… Все остальные, кто судил вас, мертвы… Погибли на войне.
— Зачем вы пришли? — перебила я его. — Зачем ВАМ это нужно?
Посетитель обессиленно откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Он мысленно умирал. Он был готов. Он сжёг все мосты. Его веки подрагивали.
Я встала, и он открыл глаза — мутные, почти невидящие. Чего он ожидал? Что я убью его на месте?
— Вы хотите, чтобы я прекратила ваши моральные страдания? Как я должна это сделать, скажите на милость?
— Я… не знаю…
Я взглянула ему в глаза, и он, как-то обмякнув, начал валиться набок. Я была вынуждена поддержать его за плечо, иначе он упал бы на пол. Хлопая его по щекам, я приводила его в чувство.
— Ну что вы, в самом деле, как барышня!..
Его лицо скрывала чёрная маска-колпак, и он положил свою кость у черепа, тем самым подтвердив, что я, по его мнению, должна умереть. Я спросила:
— Вы воевали?
Он несколько раз моргнул, шевельнул беззвучно губами, и только спустя пару секунд с них слетел шелест:
— Нет… Я… моё дело… сеть цветочных магазинов…
Я фыркнула. Не уверена, что в этом объективно есть что-либо забавное, но мне отчего-то стало смешно.
— Ступай, цветочник. Если ты пришёл, чтобы отведать моего карающего меча, то вынуждена тебя разочаровать: ради такой мелочёвки он не двинется с места. Иди и живи.
Держась за сердце и пошатываясь, он выполз из кабинета.
2.9. Разговор
— У этого художника определённо есть талант, и немалый.
Юля любовалась моим портретом. Картина получилась впечатляющая, я выглядела очень внушительно в чёрном костюме, высоких сверкающих сапогах и длинной чёрной мантии с чёрно-седым мехом на плечах. Как монаршая особа. Кисть художника передала и блеск бриллиантов, обильно усыпавших орден у меня на шее, и кроваво-алый шёлковый перелив ткани его ленточки, и серебрящуюся мягкость меха, и лёд моих глаз… Честное слово, я и не подозревала, что так выгляжу. И если бы не знала, что процитированные Оскаром слова из летописи — «лик светел, грозен, взгляд молнии подобен», — были о Первом, то подумала бы, что это описание моего лица.
