— Некоторые постройки сохранились с пятнадцатого века, но большая часть их принадлежит эпохе правления Елизаветы.
Эти слова были первыми, которые Гидеон произнес с того памятного момента, момента истины, на вершине холма.
— Он красивый.
Гидеон коротко и едко рассмеялся. В надвигавшихся сумерках она разглядела насмешку на его лице.
— Поверьте мне, вашему энтузиазму наступит конец, как только вы войдете внутрь и окажетесь в холоде и сырости. Постель будет влажной, ужин приготовлен кое-как, если нам вообще предстоит поужинать.
— Мне все равно.
Его цинизм не мог умалить ее влечения к этому дому. Древние камни дышали теплом. Этот дом когда-то любили, и его полюбят вновь. Он был стар и умел ждать.
Хоулком-Холл был холодной белой громадиной. Сточки зрения архитектуры — совершенным творением. Он был построен для маркизы Баркет в прошлом веке, когда семейство Фареллов все еще обладало деньгами и престижем. Она возненавидела этот дом сразу, как только приехала туда после того, как ее мать вышла замуж за покойного лорда Баркета. Да покарает Господь его жалкую душу.
Когда карета замедлила ход, двое слуг поспешили увести уставших коней. Четыре женщины торопливо выстроились вдоль стертых ступеней, которые вели к тяжелой парадной двери.
— Представление начинается, — уныло произнес Гидеон.
Он резко распахнул дверцу и спрыгнул еще до того, как карета окончательно остановилась.
Гидеон втянул воздух в легкие, сжавшиеся от гнева, природу которого он не мог понять. Он не ожидал, что возвращение в отчий дом вызовет в нем такую бурю эмоций. Но с первого взгляда на старый дом он разрывался между двумя желаниями — бежать отсюда куда глаза глядят и остаться здесь навсегда.
Еще один глубокий вздох в неудачной попытке усмирить галопирующий пульс. Аромат Пенрина наполнил его ноздри, ударил в голову, унес прочь неприятный осадок от вчерашнего приема опия. И вернул к жизни тысячи мучительных воспоминаний.
Он пил этот воздух с острым запахом соли и дикорастущего чабреца, запах пропеченного солнцем старого камня и доброй жирной корнуоллской земли. Он был дома, и окружавший его сладковато-пряный аромат надрывал его сердце.
— Сэр Гидеон, добро пожаловать домой!
Знакомый голос вернул его к действительности. Он расправил плечи, отчаянно сражаясь с собой, пытаясь вернуть своему лицу непроницаемое выражение, скрыть обуревавшие его эмоции. Он встретился взглядом с проницательными голубыми глазами на морщинистом лице. Это лицо было ему знакомо. Стоявшие за спиной этого высокого, болезненно худого человека слуги поклонились, служанки присели в реверансе.
