Когда они, склонившись над пергаментом, наблюдали чудо проявления шрифта, их головы едва не соприкоснулись. Не было сомнения в том, что перед ними какой-то шрифт, хотя ни одна буква не была похожа на те, которым учат учителя.
— Ты что-нибудь понимаешь? — с удивлением спросила Афра.
Ульрих, который благодаря своей работе с чертежами был хорошо знаком со старинными шрифтами, нахмурился. Он промолчал, склонив голову сначала к одному плечу, потом к другому.
Алхимик усмехнулся со знанием дела и, вызвав у своих посетителей приступ гнева, вынул иголки, которыми пергамент крепился к войлоку, и перевернул его.
— Эта жидкость делает любой пергамент прозрачным, — удовлетворенно заметил он. — Трудно читать то, что написано с другой стороны.
Мастер Ульрих рассердился оттого, что сам не додумался до такого простого вывода. Теперь и Афра увидела, как у нее на глазах стали возникать слова, целые предложения, которые хотя и были непонятны, но все же имели какой-то смысл. Шрифт был очень красивым и напоминал произведение искусства.
— Боже мой! — потрясенно произнесла Афра.
А Ульрих, обращаясь к Рубальдусу, заметил:
— Вы наверняка знаете латынь лучше, чем я. Прочтите, что хочет сказать нам таинственный писатель.
Алхимик, тоже немало пораженный результатом собственного эксперимента, откашлялся и начал читать своим низким грубым голосом:
— Nos Joannes Andreas Xenophilos, minor scriba inter Benedictinos monasterii Cassinensi, scribamus banc epistulam propria manu, anno a natavitate Domini octogentesimo septuagesimo, Pontifacus Sanctissimi in Christo Patris Hadriani Secundi, tertio ejus anno, magna in cura et paetinentia. Moleste ferro…
— А что это значит? — перебила Афра поток речи алхимика. — Вы наверняка можете перевести.
Рубальдус провел пальцами по все еще влажному пергаменту.
— Нужно спешить, — заявил он, и впервые показалось, что он тоже заинтересовался.
— Почему спешить? — поинтересовался Ульрих фон Энзинген.
Алхимик разглядывал кончики пальцев, словно проверял, не остались ли на них следы таинственной жидкости. Потом он ответил:
— Пергамент начинает высыхать. Как только он полностью высохнет, шрифт снова исчезнет. И я не знаю, как можно повторить этот процесс, не повредив скрытого шрифта.
— Тогда переводите же наконец то, что вы только что прочли! — воскликнула Афра и переступила с ноги на ногу.
Рубальдус провел пальцем по строчке и, поначалу запинаясь, потом все более бегло и уверенно, начал переводить, в то время как Ульрих, стоявший у него за спиной, схватил перо и мелкими буковками стал записывать на ладони:
