, я бы очень хотел знать, что сделало государство Потомкия для Англии?» В таких случаях доблестный шевалье де Валуа, подметив улыбку, которой обменивались безжалостные полузнайки, устремлял на помощь старой деве все силы своей дипломатической находчивости. Старый аристократ, которому нравилось одаривать женщин, уделял мадемуазель Кормон частицу своего ума; оказывая ей поддержку при помощи парадоксальных толкований, он чрезвычайно ловко прикрывал отступление, и иной раз могло показаться, что старая дева изрекла не такую уж глупость. Однажды она не шутя призналась, что не знает, какая разница между волами и быками. Обворожительный шевалье остановил взрыв хохота, ответив, что волы могут быть только дядюшками телок. Другой раз, слыша толки о коннозаводстве и о трудностях этого промысла — разговоры частые в краю, где имеется превосходный конский завод Пэна, — она спросила, почему лошади не приносят жеребят по два раза в год! Шевалье отвлек общий смех на себя.
— Это было бы вполне возможно! — сказал он. Присутствующие навострили уши. — Всему виной, — продолжал он, — естествоиспытатели, которые до сих пор не сумели заставить кобылиц носить меньше одиннадцати месяцев.
Шевалье де Валуа служил неблагодарной, ибо мадемуазель Кормон не поняла ни одной из его рыцарских услуг. Видя, что беседа оживляется, Роза начинала думать, что она не так глупа, как ей казалось. В конце концов она перестала замечать свое невежество и чувствовала себя прекрасно, уподобившись герою «Рассеянного», герцогу де Бранкасу[25], который так удобно расположился во рву, куда по неосторожности упал, что, когда пришли вытаскивать его оттуда, спросил, чего, собственно говоря, от него хотят. С этой довольно недавней поры старая дева избавилась от своей робости и приобрела апломб, придававший ее открытиям тот торжественный оттенок, какой вкосится англичанами в их нелепые «патриотические» выходки и является как бы фатовством глупости.
Итак, подходя павою к дядюшке, она заранее смаковала вопрос, с каким обратится к нему, чтобы вывести его из безмолвия, всегда ее тревожившего: ей казалось, что он скучает.
— Дядюшка, — сказала она, повисая у него на руке и весело прижимаясь к нему (еще одна утеха ее воображения — она думала: «Будь у меня муж, я бы ходила с ним вот так!»), — дядюшка, если все на земле вершится по воле божьей, значит, все имеет свой смысл?
— Разумеется, — серьезно подтвердил аббат де Спонд, который, нежно любя племянницу, с неизменным ангельским терпением отрывался для нее от своих мыслей.
