Мадемуазель Кормон почитала беседу своим священным долгом: не то, чтобы она отличалась болтливостью — к несчастью, ее мозг и словарь были слишком бедны, чтобы она могла разглагольствовать, — но она внушила себе, что исполняет таким образом общественный долг, предписанный церковью, которая повелевает нам угождать ближним. Эта обязанность обходилась ей так дорого, что она советовалась со своим наставником, аббатом Кутюрье, по поводу такой добросовестной ребяческой учтивости. Невзирая на смиренное признание своей духовной дочери в том, что ей долго приходится ломать себе голову в поисках темы для разговора, старый священник, неумолимый в вопросах самобичевания, прочитал ей целый отрывок из святого Франциска Сальского о долге светской женщины, о благопристойной веселости благочестивых христианок, которым надлежит держать свою строгость при себе и оказывать любезное внимание ближнему, дабы он не соскучился в их доме. Преисполненная сознания своего долга и боязни ослушаться духовника, который велел ей быть приветливо-разговорчивой, бедняжка обливалась потом в своем корсете, когда разговор становился вялым, — таких мучений ей стоило выжать из головы какую-нибудь мысль, пытаясь оживить замиравшую беседу. В подобных случаях она разрешалась удивительными изречениями вроде, например, такого: Никто не может быть в одно время в двух местах, разве только птичка, чем однажды не без успеха вызвала диспут о вездесущности апостолов, в котором ровно ничего не поняла. Такие своего рода открытия снискали старой деве в ее кругу прозвище доброй мадемуазель Кормон, что в устах умников из этого общества значило: «она глупа как пробка и на редкость невежественна»; впрочем, многие люди ее уровня понимали лестный эпитет буквально и поддакивали: «О, мадемуазель Кормон превосходная особа!» Порой, движимая желанием сделать гостям приятное и тем самым выполнить свой долг перед светом, она задавала настолько несуразные вопросы, что все вокруг покатывались со смеху. Она, например, спрашивала, куда это правительство девает налоги, получаемые им с незапамятных времен; почему библия не была напечатана во времена Иисуса Христа, если ее составил еще Моисей? Она недалеко ушла от того country gentlman'a[24], который, слыша в палате общин постоянные разговоры о потомстве, встал со своего места, чтобы произнести следующий, прославивший его спич: «Господа, я слышу здесь постоянные разговоры о потомках
