— Буду ждать.
Я встал, взял в руку пакет. Шикарный бумажный пакет, который не вязался с моим обликом.
Мы молча вышли из гостиницы. Асаи посмотрел на меня и остановился:
— Я все-таки поеду на машине. Давай вместе? Или не хочешь связываться с пьяным за рулем?
Я посмотрел ему в глаза. Он не выглядел пьяным. Я взглянул на часы. Три десять. Понедельник. Вряд ли нас остановят.
— Поехали, — ответил я.
На стоянке стояла машина, наверное, иномарка. Она не выглядела броско. В такую вкладываешь деньги, чтобы не было видно, что она их стоит. Седан темно-красного цвета.
Когда мы выехали на улицу Ямасита-парк, я спросил:
— Что это у тебя за тачка?
— «Ягуар». «Суверен», или как там его. Двигатель, кажется, тысячи четыре.
— Похоже, машинами ты особенно не интересуешься.
Асаи небрежно положил руки на руль, который располагался справа.
— Нет, не интересуюсь. Мотидзуки мне выбрал. Я ему сказал: бери на свой вкус, вот он эту и купил. Мои требования были: в пределах десяти миллионов и неброская. Ты где выйдешь?
— Да где угодно в городе. Только не на Синдзюку.
Он молча кивнул. Больше ничего не спрашивал. Вел он идеально. Если сбоку его подрезали, он покорно уступал дорогу. У бейсбольного стадиона Йокогамы мы повернули на скоростное шоссе. Машина ехала так мягко и плавно, что казалось, она практически не двигается. Похоже, за исключением одежды вкус у Мотидзуки не так уж плох. Я сидел на белом кожаном сиденье и рассеянно вспоминал свою машину, которую потерял при взрыве свыше двадцати лет назад.
— Раз ты доверяешь Мотидзуки покупку твоей машины, ты, видно, высоко его ценишь.
Асаи улыбнулся, будто вспомнил о чем-то:
— Он водил танк.
— Танк?
— Я же говорил тебе, что он из Сил самообороны. Он поэтому и бросил наземные войска. Есть «девяностый» танк. Последняя модель. Стоит миллиард двести, а кондера в нем нет. Вообще-то стоит один, но для компа. «Девяностые» ввели в действие летом. Мотидзуки на нем проехался. «Жуткая жарища», — говорит. А потом у него второй срок закончился, и он ушел из армии. Никак не мог понять, почему на махине, в которую миллиард двести вбухали, нет ни одного кондиционера для экипажа. Действительно, он прав: летом условия не сахар. К тому же бензина жрет литр на двести пятьдесят метров.
Я засмеялся:
— Значит, твоя тихая машина — прямая противоположность «девяностого»?
— Похоже, что так. Кстати, ты же наверняка не успокоишься, начнешь выяснять, с кем из Эгути был разговор, так?
— Ну да.
