Есть что-то лермонтовское и в заключительных строках стихотворения "К облаку" (1829):
Блести, лети на ветерке,
Подобно нашей доле,
— И я погибну вдалеке
От родины и воли!
Изгнанником, "последним сыном вольности" чувствовал себя Бестужев. Ведь и формула: "с улыбкой хладного презренья" — готовит финал лермонтовской "Думы". Бестужевские "светлые народов поколенья" — это то же, что "потомок — гражданин", с его "презрительным стихом" на устах; являлось это как бы и моделью еще одного будущего лермонтовского стиха, "Поэт": "покрытый ржавчиной презренья". Таков он был, Бестужев, "недосказанный поэт", — как он сам говорил о себе…
Трудно переоценить заслуги Бестужева, который одним из первых в истории русской литературы XIX века серьезно обратился к прозе. На вопрос: "чья проза лучшая в нашей литературе?" — Пушкин в 20-х годах отвечал: "Карамзина", но "это еще похвала не большая" [А. С. Пушкин. Собр. соч. в десяти томах, т. 6. М… "Художественная литература", 1976, с. 228.]. Сам Пушкин приступил к прозе в то время, когда Бестужев уже прославился повестями и очерками. Гоголь выступил около этого же времени, то есть в начале 30-х годов. Но, неоспоримо, за вычетом карамзинской прозы в "Истории государства Российского" (сильно возмужавшей в связи с необходимостью рисовать "шекспировские" характеры Ивана Грозного, Бориса Годунова), бестужевская проза на протяжении 20-х и начала 30-х годов была "лучшей". Она своеобразно сосуществовала с прозой Пушкина, Гоголя, соперничала с ними и во многом их предваряла.
Это особенно заметно на некоторых частных моментах. Можно определенно утверждать, что широкая картина крестьянских поверий, суеверий, глубоко уходящих в языческие времена, фольклор, воспроизведенные в "Страшном гаданье" Бестужева (напечатано в самом начале 1831 года), предваряют соответствующие украинские мотивы в "Вечерах на хуторе близ Диканьки" Гоголя (первая часть появилась в печати в сентябре 1831, вторая — в начале 1832 года). Название бестужевского произведения "Вечер на Кавказских водах в 1824 году" и его многосоставность, когда попеременно сменяющиеся рассказчики передают друг другу житейские истории одна другой страшнее, также предваряют рассказы Рудого Панька и других лиц, вроде дьячка ***ской церкви, Степана Ивановича Курочки в "Вечерах на хуторе близ Диканьки" Гоголя. Следы "бивуачных", офицерских, историй, россказней о дуэлях, на которые Бестужев был великий мастер, заметны в "Выстреле" Пушкина, перекликается "Страшное гаданье" — с пушкинской "Метелью" (мотив блуждания на лошадях в непогоду, мотив похищения возлюбленной). В свою очередь, дагестанские очерки Бестужева продолжали линию пушкинского "Путешествия в Арзрум", беллетристических описаний краев России, еще только намечавшуюся в русской литературе.
