— И как же я теперь полечу в Европу? — жалобно простонал он.
— О, — протянула Брунилла, робко опустив глаза. — Кому туда хочется, в эту Европу?
Они поженились. Обряд свершил дальний родственник, один из членов Семейства. Звали его «священник Элиот»; Семейство постоянно упивалось тем, что один из обреченных на вечное проклятие Элиотов служит христианским проповедником. Ироническим замечаниям, шуточкам не было конца. Как бы то ни было, священник Элиот прибыл из Меллин-Тауна с папашей и мамашей Элиот и Лорой. Непродолжительная церемония показалась Брунилле немного непонятной, какой-то перевернутой, но завершилась она весельем. Стоя рядом с новобрачной, дядя Эйнар думал о том, что не смог полететь в Европу ночью, потому что в ночные часы ему изменяет зрение; не смог и днем, потому что днем его могут увидеть и застрелить, но это теперь и не важно, ведь рядом Брунилла и в Европу его тянет все меньше и меньше.
Однако чтобы взлететь вертикально в небо или спуститься на землю, особой зоркости не требуется. Поэтому неудивительно, что в день их венчания он обнял Бруниллу и взлетел с нею в облака.
Около полуночи фермер, живший в пяти милях оттуда, обратил внимание на низкое облако, которое слабо светилось и потрескивало.
— Зарница, — сказал он и сплюнул.
Спустились они только на следующее утро, с росой.
Брак оказался удачным. Брунилла лопалась от гордости за мужа; ее возвышало сознание, что нет на земле другой женщины, которая бы вышла замуж за человека с крыльями. «Кто еще может этим похвастаться? — спрашивала она, глядя в зеркало. И отвечала: — Никто!»
Дядя Эйнар, со своей стороны, проницая взглядом ее лицо, видел большую красоту, безграничную доброту и понимание. Чтобы не смущать жену, он внес некоторые изменения в свой обычный рацион, а также с сугубой осторожностью вел себя в доме; разбить крылом фарфор или опрокинуть лампу — такого он себе не позволял, щадя нервы супруги. Еще он изменил распорядок сна и бодрствования, ведь летать ночами он все равно не мог. Супруга же переделала кресла, чтобы ему, с его крыльями, было удобно, — где добавила набивки, где убрала; и она вела речи, за которые он ее любил.
— Мы сидим в коконах, все мы, — сказала она однажды. — Видишь, какая я уродливая? Но придет день, и я вырвусь наружу и расправлю крылья, такие же красивые и нарядные, как у тебя.
— Ты вырвалась наружу уже давно, — уверил он.
Она задумалась.
— Да, — признала она. — И мне известно, в какой день это случилось. Это случилось, когда я искала в лесу заблудившуюся корову и нашла палатку!
