— А я, Кирюха, пуган много раз. Видать, горбатого могила исправит.
— Было бы тебе известно, отец, неисправимых людей нет! — Кирилл поднялся, добротный, статный, в ремнях, в сукне, в начищенных пуговицах, — Приглашай, отец, гостей на чаек.
Компанией двинулись к дому Адриана Фомича.
Перед тем как сесть за стол, участковый Уткин вызвался полить Женьке на руки, вышли о ведром на крыльцо.
— Я здесь родился, здесь вырос, здесь три года уже участковым работаю, — заговорил вполголоса Уткин. — Всех знаю, любому могу дать характеристику…
— Ну и… — подбодрил Уткина Женька, понимая — тот что-то хочет ему сказать.
— Ну и заверить вас хочу: честней человека, чем Адриан Фомич Глущев, в округе нет.
— А зачем вы меня в этом убеждаете — сам вижу.
— Затем, что дело на него собирается, похоже, серьезное.
— Какое же серьезное — три мешка сорной пшеницы!
— Совершенно верно, в другое время — плюнуть и растереть, а сейчас — нет. Сейчас у нас в районе — вы, бригада уполномоченных то есть. При вас, как при представителях, сами понимаете, — каждое лыко в строку.
— Мы не люди разве — не поймем? Нами детей пугать?
— Очень извиняюсь, неточно выразился… Наоборот, люди, и с совестью, потому и решил подсказать насчет Адриана Фомича…
— Слушаю.
— Если вы не подпишете… — Уткин крупной рукой сделал в воздухе решительный крест, — закроется! И ни–ика–аких!
— Будьте уверены — не подпишу. Вам полить на руки?
— Плесните, коль не затруднит. И еще… Я — человек служебный, склоняться в ту или в другую сторону прав не имею, так что — разговор этот между нами, надеюсь, останется.
— Никому! — пообещал Женька.
На следующее утро Адриан Фомич, как обычно, совершал стариковскую пробежечку от окна к окну, подымал баб молотить. Женька попросил у него лошадь, отправился в сельсовет к Божеумову.
Вера, добросовестная секретарша, склонилась над столом — прядка волос упала на насупленный лоб, пальцы в чернилах, на столе горой папки. Она разогнулась, смахнула со лба прядь, сказала чинненько:
— Здрасте.
И вздрогнула, не всем телом, даже не лицом, а еле уловимо каким–то одним мускулом. Женька почувствовал, что сейчас здесь вовсе не покойная, деловая обстановка, заставляющая обкладываться бумагами, пачкать чернилами пальцы. Вера взвинчена, хотя и не подает вида. Из–за дверей кабинета слышались голоса — рокочущий Божеумова и тенористо–сверлящий Кистерева. Они не взлетали до высоких нот, слова разобрать было трудно, но сквозь плотно прикрытую дверь ощущался нешуточный накал.
