Когда, возвращаясь домой, она свернула на свою тупиковую улочку, на нее уставились двое обнаженных по пояс строителей: они поглощали яйца по-шотландски[19] и прихлебывали пиво, сидя на крыльце углового дома, который будто бы ремонтировали — а если и ремонтировали, то весьма и весьма поверхностно. Николь заметила их еще раньше — эта примечательная парочка просто не могла не привлечь внимания. Одному из них было лет шестнадцать или семнадцать — тощий, загорелый, он явно был в восторге от того, как начинают раскрываться его силы; другому же было около тридцати — одутловатый, с длинными волосами и редкими зубами, он выглядел совершенной развалиной, как будто старился на год каждую пару месяцев. Когда Николь приблизилась, парнишка поднялся на ноги.
— Эй, мисс Мира! — сказал он подрагивающим голосом. На лице у него было выражение иронической мольбы. — Одарите нас своей улыбкой! Ну пожалуйста! Сделайте это — осветите наш день! Ведь такого могло бы никогда не случиться!
Николь улыбнулась. Николь обернулась к нему, проходя мимо, и озарилась очаровательной улыбкой.
Готовясь к встрече с Китом, она приводила себя в порядок с заботливым прилежанием, несмотря на то, что более или менее знала, как будут разворачиваться события. Николь, конечно, была в забавных взаимоотношениях с действительностью (хотя это никогда не приходило ей в голову сколько-нибудь всерьез); она заставляла реальность принимать те очертания, которые, как она знала, ей уже были присущи — где-то там, в фантомной потенциальности… Действуя в естественной очередности, она разделась донага и, стоя на полотенце перед тазиком и зеркалом, совершила омовение, которое про себя называла «блядским». Моясь, она разрабатывала в уме эротический план. Было бы унизительным и совершенно излишним обдумывать этот предмет чересчур уж прямолинейно; но в общих чертах подготовиться необходимо. Взять пример наудачу — допустим, эти вот обворожительные участки дерна, произраставшего в ее подмышечных впадинах, столь пахучие и эрогенные, столь часто превозносившиеся и покрываемые влажными поцелуями, являвшие собой поистине выдающуюся ценность, — с ними, возможно, придется расстаться. Возможно, он захочет, чтобы она их сбрила. Но нет, только не теперь. Там видно будет.
Белье себе она выбрала без тени сомнения: пояс с подвязками, чулки, бюстгальтер — но все на этот раз белое, все белое. Уселась на кровати, слегка откинувшись назад, затем поднялась, резко наклонив голову и все должным образом подгоняя. Николь изумляло — Николь повергало в ужас — то, как мало женщин на свете по-настоящему
