Иордан рассказал, что Аттила старался как можно дольше избегать сражения, но, хотя он не был свободен от страха и трепета, все же в три часа дня атаковал, считая, что, если фортуна и отвернется от него, приход ночи поможет бегству. Затем хроникер описал поле битвы. Между двух армий, если я правильно понял его, шла возвышенность, которая давала немалые преимущества той стороне, что владела им. Его занимало правое крыло сил гуннов, а правое крыло императорской армии состояло из вспомогательных частей.
Правый фланг римской армии держали Теодорих и его вестготы, слева стояли Аэций и римляне; между ними, защищая центр и находясь под присмотром Аэция и Теодориха, располагался ненадежный вождь аланов Сангибан.
Гунны расположили свои войска в другом порядке. В середине, окруженный своими самыми лучшими закаленными воинами, стоял Аттила, как всегда озабоченный своей личной безопасностью. Крылья его армии полностью состояли из союзников, возглавляемые своими вождями — остгот Валамир и гепиды со своим королем Ардариком, которого Аттила любил больше всех прочих и доверял ему. Остальные, сборище королей и вождей бесчисленных племен, ждали слова Аттилы, потому что царь царей Аттила возглавлял их и от него одного зависел исход сражения.
Как утверждает Иордан, оно началось битвой за ту самую возвышенность между двух армий. Удача сопутствовала вестготам под командой Торизмунда, которые смяли гуннов и оттеснили их.
Подался назад и Аттила и, видя, что его воины отступают, обратился к ним с призывом, смысл которого передает Иордан.
«После таких побед над многими народами, когда вы завоевали почти весь мир, я думаю, смешно воодушевлять вас словами, словно вы не знаете, как драться. Пусть этим занимаются новые командиры, которым приходится иметь дело с новичками. Вам это не нужно. Ибо кто вы, если не воины? Что еще вы умеете делать, кроме как драться, и что может быть слаще для вас, чем месть, которую вы творите собственными руками? Так что мужественно атакуем врага, потому что первыми в бой идут лишь самые отважные. Разгромите это сборище племен, у которых нет ничего общего между собой, кроме страха перед нами. Еще до того, как они столкнутся с нами, страх заставит их убегать все выше, чтобы закрепиться над этим широким полем.
Мы знаем, как слабы римляне в бою; они теряют мужество даже не от первой раны, а едва только увидев пыль на поле сражения. До того как они собрались воедино, до того как они сомкнули щиты, атакуйте их, опрокиньте аланов и ударьте с тыла по вестготам. И к нам придет быстрая победа. Если они дрогнут, то их ряды ослабеют и падут, и вы переломаете им кости. Да наполнятся ваши сердца отвагой! Покажите присущее вам мужество, которое никогда не покидало гуннов! Оно обеспечено вашим оружием. Пусть даже раненый не падает, прежде чем не убьет врага, пусть те, кто останется в живых, потонут в горах трупов. Того, кто обречен жить, ничто не сломит, и конец его жизни придет не в бою. И разве те победы, что гунны одержали над племенами и народами, не подготовили их к этой самой главной битве? Разве не наши предки привели нас из забытых болот Азова на это поле сражения? Ничто не может обмануть меня; здесь, на этой равнине нас ждет слава, а это неисчислимое воинство, собранное по воле случая, не осмелится взглянуть в глаза гуннам. Я первый обрушу свой меч на врага, и если кто-то помедлит пойти в бой за Аттилой, то, значит, он мертв и его ждет погребение».
