Федор заметил, как Игнат Фомич побледнел — ведь под рыбу он сунул торбочку со своими вещичками.
— Ваше благородие, с голоду же пропадем, — взмолился рыбак. — Хоть немного оставьте. И так чуть не весь улов интендантству сдаем...
— Ладно, оставь им там...
Кондуктор перешел на катер, и мичман уже протянул бумажку, как видно собираясь отпустить шаланду, но в это время моторист окликнул его.
— Ваше благородие, ваше благородие, — и что-то зашептал на ухо.
Взглянул Федор на моториста и обмер: Гришка Шелапухин, моторист с корабельного катера, ворюга и доносчик, не раз битый матросами. Хотели его даже под килем корабля на конце продернуть и, кажется, зря этого не сделали. И надо же ему уцелеть во всех передрягах войны да еще и очутиться на этом катере!
А мичман уже нацелился острым взглядом на Федора.
— Значит, и твоя фамилия Луценко?
— Так точно, ваше благородие! Бывший гальванер минной дивизии, уволен по чистой после ранения и контузии при постановке мин у Босфора.
— Так кто он? — повернулся мичман к мотористу.
— Комендор с линкора «Император Александр III», ваше благородие, Федор Бакай. Дружок того большевика Гордиенко и сам такой же. Я его хорошо знаю.
— Что ты на это скажешь?
— Врет он, ваше благородие, путает меня с кем-то. Я, ваше благородие, — напуская на себя простецкий вид, заговорил Федор, — в минной дивизии служил. От их превосходительства князя Трубецкого не раз благодарности получал, и каждый раз с матюками...
Мичман невольно улыбнулся: начальник минной дивизии князь Трубецкой был известным во флоте матерщинником, из трех слов, сказанных им, два — непечатных.
— Вы же знаете, когда он матроса матюкает, значит, доволен. Это у него вроде медали. А Сашу Гордиенко я знал. Большевик он или нет, мне неизвестно, но на Зеленую горку к девчатам вместе ходили... Обожди, обожди, — Федор пристально посмотрел на моториста, — это не тебе ли мы у Саввишны таску дали? Была, ваше благородие, на Зеленой горке одна веселая вдова, самогоночкой подторговывала. Вот однажды этот тип напился на дармовщинку да еще в драку полез. Ну и... А теперь, вишь, он счеты сводить вздумал!..
Федор импровизировал так убедительно, что лицо мичмана смягчилось, на нем появилась невольная улыбка. Казалось, вышло хорошо, но моторист не выдержал:
— Да врет все он!.. Тогда на митинге...
— А теперь я белобилетник, — не обращая внимания, говорил Федор. — Еще линкор и построен не был, как я у Босфора вот эту отметину получил. — И, подняв рубаху, он показал широкий, тянущийся через живот и грудь шрам. — Четырех ребер нет, по чистой демобилизован. Рыбачу с тех пор, сандольщик. Вот и сандоль со мной. — И он поднял со дна шаланды тяжеленный двухсаженный гарпун. И в голову его мгновенно пришло решение.
