— Встречался. Этот болгарин... у вас?
— В клетке, — самодовольно ответил Покровский.
— Что их ждет?
— К сожалению, здесь не мы определяем меру наказания. Но красные лазутчики отправятся на тот свет, это ясно, как божий день. Ими интересуются оккупационные власти. Даже важные заморские птицы.
Покровский бросил на стол снимок французского гостя. Агапов смотрел на фотографию, мучительно вспоминая, где он видел это лицо или похожее на это... Вспомнился день, когда питерские анархисты совершили провокационное нападение на «жрецов Мельпомены». Тогда похожий на этого француза иностранец, вернее тоже француз, был с большевиками. Как же, как же! Помнится, он то и дело твердил «пиф-паф», «пиф-паф». Вспомнив это, Агапов невольно произнес вслух:
— Пиф-паф.
Покровский удивленно поднял брови.
— Да, если это пиф-паф, то знаю его, — сказал Агапов.
— Встречали? — Покровский насторожился.
— В Петрограде. Тоже схватили?
— Его... француза? — Покровский, заподозрив неладное, привстал. — Кто он такой?
— Если вы схватили того, кого я встречал, то правильно сделали, — не понимая, в чем дело, сказал Агапов.
— Кто он? — взревел Покровский.
— Должно быть, коммунист. Он друг этих...
И Агапов ткнул пальцем в фотографии Балева и Василия.
Покровский дрожащими руками пытался снять телефонную трубку.
— Где он? — спросил Агапов.
Генерал наконец-то поднес телефонную трубку к уху.
— Срочно в особняк! — задыхаясь, приказал он. — Взять всех... Этого француза, офицера, всех, всех живыми или мертвыми!
Трубка упала на пол. Агапов налил .в стакан воды, подал Покровскому.
— Что случилось? Где этот француз? — опять поинтересовался он.
— Он беседует с этими, — с трудом выговорил Покровский, показывая глазами на фотографии арестованных.
Генерал как ужаленный вскочил с места, смахнул фотографии со стола и крикнул:
— Нет, они от меня не уйдут! Своими руками расстреляю, как собак...
* * *
Подручные Покровского стремглав спустились в подвал, где находились арестованные. В камере смертников они обнаружили не агентов разведки красных, а полковника Сиволапа и часового. Это произвело ошеломляющее впечатление. В камере за закрытой на тяжелый замок железной дверью сидел не кто иной, как полковник белой контрразведки — правая рука самого генерала Покровского, — бледный, взлохмаченный, с безумными глазами. Из темного угла зверем смотрел низколобый часовой — безоружный, непонятно как очутившийся здесь. Сколько продолжалась бы эта немая сцена в камере смертников, никто из присутствующих не мог сказать, если бы не появление генерала Покровского, который ворвался в камеру и, уставившись на полковника Сиволапа, рявкнул:
