В парадной зальце вся семья в сборе, ждут отца к обеду. Два смежных поколения, а расстояние между ними столетие. Старики — Иван Кузьмич и жена его Ми лица Спиридоновна, как ни перелицовывала их «великая», как ни старалась, все же всеми корнями в царском прошлом, так сказать старосветские железнодорожники. Молодежь же совсем из другого мира. Сын Павел, бравый, кавалерийский ротмистр, еще не так «прогрессивен», — простоват, добродушен, лицом не изнежен. Зато дочь — Аллочка, опередила свой век. Изящна, прекрасно одета, с подведенными косо бровями (под малайку!), с прореженными ресничками и карминовыми ноготками. И весь этот соблазн, прелесть женская, в сочетании с нарочитой (модной) грубостью и новой верой.
При входе отца заканчивался любопытный разговор:
— И ты, Алла, смогла бы донести на любимого человека? — спрашивал ротмистр.
— Ты дурак, Павка! — уверенно отвечала сестрица. — Зачем же это все вместе вдруг! Я бы сначала разлюбила, а потом на нелюбимого донесла.
Иван Кузьмич опасливо покосился на дочку и досадуя на себя, что вроде перед ней робеет, развязно спросил сына:
— Опять к нам зайцев гонять? — и не дождавшись ответа, неожиданно для самого себя выпалил:
— А меня, детишки дорогие, насильно хотят в партию определить. Что на это скажете?
— Поступай, палаша, давно пора! — захохотал ротмистр. — Только как у тебя получится с партстажем? Мне, когда я в прошлом году причислился, наш майор сказал:
— Сегодня, Павел, ты взгромоздился наконец на хвост парткобыле, поздравляю… Куда ты, папенька, пристроишься, и не знаю!
— Под хвостом, сынок, — проговорил Иван Кузьмич. — Раньше говорили: как у Бога за пазухой, теперь правильней сказать: как у партии и правительства под хвостом.
Ротмистр опять захохотал:
— Это вы здорово сочинили!
— Замолчи, Павка! — прикрикнула на него Аллочка. — Советую вам, Иван Кузьмич, ваши библейские остроты оставить, — обратилась она к отцу, как к постороннему. — Хотя, конечно, одна глупость, но усмотреть могут и другое!
Окинув домашних презрительным взглядом, продолжала:
— Насильно в партию никто не тянет, такого не бывает! Наверно сами со всех сил лезете!
Лица у всех вытянулись, стали грустными и глуповатыми, как на похоронах.
— У нас в семейке страсть делать себя смешными, — уже совсем злобно проговорила Алла. — Один на старости лет лезет в партию шутом, другой — красуется пижоном в кавалерии. Уж лучше бы ты, Павка, поступил в команду пращников. Метал бы камешком вражескому танкисту в глаз!
