Андрей поёжился.
Ты исключил меня, Никки, но я чувствую, что надвигается на нас. Куда ты нас ведешь.
Николай снова поднял взгляд и глаза его были прежними. И хотя чувство сопричастности осталось, Андрей увидел, что вечная мерзлота залегает теперь очень близко к поверхности – железный кулак, только и ждущий возможности стянуть бархатную перчатку.
– Хотя прошло почти двадцать лет с тех пор, как великий генерал произнес эти судьбонос ные слова, сегодня они еще важнее, чем прежде. Потому что они говорят не только о далеком будущем, ожидающем внуков наших внуков, но и о гораздо более близком будущем, которое потребует всех наших усилий.
Пожар коррупции и алчности загорелся и для того, чтобы он погас, как предсказал великий генерал, нужно время. Чтобы выгорел последний след того зла, что бушует на мирах Пентагона – нужно ли для этого год, десять или двадцать лет. А пока идет этот процесс, мы должны готовиться к возвращению. Потому что так же, как мы все являемся сокрытой надеждой Внутренней Сферы, которая вернется, чтобы спасти её от самой себя, так же вернемся и мы.
Мы вернемся и спасем миры Пентагона.
Пока Николай говорил, подтверждая ожидания Андрея, взгляд последнего блуждал по сцене. С такого расстояния он не мог различить деталей – голопроектор показывал одного Николая, без заднего плана – но вызывающую позу Дженнифер нельзя было спутать ни с чем,
так же, как и исполненного величия присутствия генералов Траскотта, Залмана и Маккенны. Он заметил также пару новых лиц – людей, которых он раньше никогда не видел, среди них, рядом с Антониусом Залманом – молодую женщину, чьи черты лица выражали непривычное нетерпение.
Он склонился в сторону и прошептал:
– Кто эта девушка справа? Рядом с Залманом.
Дана пронзила его сердитым взглядом, словно он нарушил торжественную церемонию, но прошептала в ответ:
– Элли Киннисон.
Она вновь повернулась в сторону Николая, осуждающе покачав головой.
Это показало Андрею, что в случае, если он посмеет вновь нарушить её сосредоточенность
– его не ждет ничего хорошего.
И вновь, несмотря на сопротивление, ревность кольнула его в сердце. Если я – твоя родственная душа, Дана, твой возлюбленный – почему оке твои глаза сияют ярче для Николая, чем для меня? Это был вопрос, который мучил его годами и который медленно, но верно делал единственного человека, который его в самом деле понимал, чужим. Да так, что никакие «она любит тебя, но преданно следует его видению» уже не могли утолить боль.
