– Вы не хотите меня брать? – спросила она.
Эмилия ответила, что дело совсем в другом, и увидела, как улыбка девочки из напряженной превратилась в довольную, и она сказала ее матери, чтобы та уходила домой. Женщина еще раз поблагодарила и уже готова была исчезнуть, когда Эмилия, ухватив за фартук, остановила ее и сказала, что не может с ней так поступить. Она сплела целое кружево из слов, чтобы объяснить, почему не может оставить у себя ее дочь. Женщина не поняла ее доводов, но в конце концов приняла их, хотя ее больше убедили слезы в глазах девушки, чем поток нежных слов, в которых она совсем запуталась.
Когда они наконец ушли, Эмилия побежала на поиски Милагрос. Та составляла манифест, в котором звучал призыв выйти на митинг протеста против грязной игры на выборах. Только это занятие ее успокаивало, и она писала манифесты каждый день и в любой час, независимо от того, публиковались они или оставались среди вороха бумаг на ее письменном столе.
– Ты могла бы сделать доброе дело, оставив ее себе, – сказала Милагрос. – Наверняка она умирает с голоду.
Эмилия вспомнила девочку, выражение мольбы на ее лице и подумала, что, вероятно, Милагрос права. Но сказала, что ей спокойнее было отказаться.
– Покой – это то, чего нет нигде, – сказала Милагрос, нежась под прикосновениями щетки для волос, которой Эмилия взялась ее причесывать.
Она заплела в косы ее густые волосы, где было все больше седины, а потом заколола косы, почти идеально уложив их. Годы прошли, и их костер не пощадил Милагрос, но ее черты сохраняли ту же особенную, надменную и благородную красоту, как в дни ее бурной молодости.
Хосефа говорила, что ум Милагрос всегда был самой яркой краской на том полотне, на котором художник-жизнь запечатлевал выражение лица ее сестры. И теперь, глядя в ее глаза, Эмилия убедилась в справедливости этих слов, как никакие другие говорящих правду о ее тетке.
Но бездушный ум опасен, и было очень горько слушать, как Милагрос предсказывает катастрофы. В ее голосе звучали апокалиптические нотки и бездонное отчаяние, которые Эмилия не готова была принять как единственный вариант своего будущего. Поэтому она стала настойчиво опровергать категоричность предсказаний, которые Милагрос видела с помощью своего воображаемого хрустального шара.
Весь остаток утра Эмилия говорила с ней с такой бесцеремонностью, с какой уже давно никто с ней не разговаривал. Она поспорила на пятьдесят шесть сантиметров своей необъятной копны темных волос, что Мадеро станет президентом Мексики, даже если ни Милагрос, ни ее отец, ни, очевидно, сам Бог Отец или Коатликуэ не считают это возможным.
