Григорий же мне так ответил:
— Ты, Данило, малец шустрый, и воин из тебя мог бы добрый выйти. Ты мне сразу приглянулся. Только взять тебя в войско мы никак не можем без дозволения монастырских начальных людей.
Побежал я тотчас к архимандриту, да не пустили меня в его палаты. Стрелец Нехорошко мне сказал по-секрету, что держи архимандрит наш старец Иоасаф совет с князем Михайлом и с Яковом Делагарди. А советуются о том, как бы немецким ратным людям жалованье за службу заплатить. Они-то, шведские люди, не хотят больше даром воевать за царя Василия, и требуют награды обещанной. А царь Василий им жалованья не шлет, прислал только соболей немного. Князь же Михайло сколько мог, собрал денег в Новегороде, и в Твери, и в Колязине монастыре, да все те деньги уже войску розданы, а больше взять негде. Вот князь Михайло и сказал архимандриту нашему:
— Дал бы ты, отче архимандрите, из казны монастырской на уплату войску 5000 рублей денег.
Об этом-то они теперь и совет держат.
Хоть и оскудела наша казна в осаде, но, чаю, будет с казною как с житницами: наполнит ее Господь милостью своей.
Не пускает меня отец наш архимандрит Иоасаф в поход с князем Куракиным. Даже и слушать меня не стал.
— Ты, — говорит. — Данило, отрок разумный, но малосильный. Вырастешь — будешь писарем, или подьячим, или казначеем. А теперь иди лыжи строгай.
Вот если бы сам Григорий за меня попросил!
Нынче царевна Ксения Борисовна, да королевна Ливонская Марья Владимировна, да другие знантные черницы нас покинули. Посадили их в сани и повезли Московской дорогой в иную славную обитель, в новый Девичий монастырь под Москвою. Потому что наш монастырь мужской, а они здесь только по случаю оказались и осадой были задержаны.
Простились мы с Ксенюшкой. А мне так жаль было с нею расставаться, что я долго слезы лил и очень горевал. Она ведь мне была все равно что мать родная. Поцеловала она меня, благословила и молвила:
— Прости, Данило. Надобно мне ехать в монастырь Девичий, там тетка моя царица Ирина, там и мне век коротать.
Тетка сиречь отцу сестра.
Так и уехала; едва ли даст Бог нам с ней еще увидеться. Мне же теперь и вовсе в монастыре стало скучно. И я подумал: буду снова проситься в войско, а не пустят — своей волей уйду без благословения.
Еще скажу о Християне Зомме, о шведском сотнике, который с Яковом пришел из шведской земли. Этот Християн — муж большого разумения, всяким ратным хитростям премного умудрен. Когда он наших русских воинов впервые увидел, то сказал князю Михайлу:
