— Хотим доставить ратным помощь и отраду: они-то литовские подкопы отняли и разрушили, а мы задумали отнять еще туры на Красной горе. А поведет нас старец чашник Нифонт Змиев.
И так многие иноки и воинские люди ушли через башню на Пивной двор и оттуда сами, без воеводского наказа, побежали к сапегиным турам на Красную гору.
Тут я без промедления пошел с пищалью к своим сотоварищам, с коими условились мы ранее в сей день неожиданно напасть на врагов. И, собравшись, большой толпой явились мы к Конюшенным воротам. Там же стоял воевода Алексей с привратными стражами. И принялся воевода на нас громко кричать и ругаться, к воротам не подпуская. Но нас-то много было; всем множеством мы подступили и, решительно воеводу и стражей с пути отпихнув, сами открыли ворота и пошли Глиняным оврагом на туры литовские.
Я же от городских людей отстал, пищаль уж очень тяжела оказалась. И, встав под горой, я изготовился стрелять, и сухого пороху насыпал на полку, и прицелился. А наши люди к турам подступили близко, но литва на них расхрабрилась. И побежали тогда наши с горы вниз, в овраг. И я тоже, увидев это, стал отступать, и отступил на Пивной двор к башне, собираясь уже вернуться в город. Здесь же, обернувшись, я понял, как оплошал: наши-то уже снова теснили супротивных и были у самых туров.
Обуяла тут меня злость великая на коварных еретиков, а пуще на самого себя. Ведь ежели кто о нынешних моих подвигах узнает, всяк меня трусом сочтет, и никогда уж больше мне оружия не доверят!
Помыслив так, я со всею решимостью устремился через овраг на Красную гору, где сотоварищи мои крепко бились с литвой и русскими изменниками. Когда же поднялся я туда, то сразу очутился посреди сечи жесточайшей. И хоть должен был знать, на что иду, все же изрядно был напуган и изумлен весьма; даже как бы на краткое время разума лишился. Поэтому все, что было со мною далее, вижу я словно в неком туманном облаке. Да простится мне, если что неправильно напишу.
Сначала увидел я мертвые трупы, тут и там лежащие, всячески изрубленные и ядрами человеческого обличья лишенные. А потом я дальше побежал вперед, но запнулся обо что-то и по земле распластался. Пищаль же, однако, из рук не выпустил. А вокруг меня ударялись оземь тяжелые ядра, а в воздухе пульки летали, и бегали повсюду ратные люди, многие же из них у меня на глазах замертво падали. И показалось мне, что стреляют по нам со всех сторон: и спереди из-за туров, и сзади из Терентьевской рощи, и поперек — с горы Волкуши.
