«Молодой человек» икнул, закатил глаза и мешком осел наземь – болевой шок от вывернутой из сустава кисти дал о себе знать. А теперь, если ты возжаждешь мщения, усмехнулся про себя Гурьев, искать меня ты станешь совсем не там, где я буду находиться. И это радует. Убивать их он не стал по весьма прозаической причине, — не хотелось ему становиться сейчас объектом для приложения полицейского рвения. Хоть и времена лихие, а все же. Одно дело – драка в подворотне, и совсем другое – четыре трупа. И ещё, если честно – менее всего улыбалось Гурьеву предстать в глазах Тешкова бестрепетным душегубом. А с совестью давно у Гурьева никаких разногласий по вопросам такого рода не имелось. Он взглянул на пошатывающегося от избытка впечатлений кузнеца. Подобрав револьверы и, опустив – на всякий случай – один в карман, а другой – размозжив расчетливо-резким ударом рукояти о брусчатку, враз сделавшим оружие ни к чему не пригодным, вкрадчиво осведомился:
— Идти можете, Степан Акимыч?
Кузнеца аж подбросило:
— Ты… Ты кто таков?!
— Палочка-выручалочка, — расплылся в широченнейшей улыбке Гурьев. — Так что?
— Могу-у-у…
— Ну, тогда вперёд.
По дороге Гурьев вкратце посвятил кузнеца в историю своего с ним заочного знакомства и спросил:
— В ученики возьмёте, дядько Степан?
Задумался Тешков, и задумался тяжко, исподлобья разглядывая своего странного спасителя. Кость у парня хоть и крепкая, однако же не мужицкая, это понял Степан Акимович сразу. Но силён ведь, чертёнок! Если ещё и способный к кузнечному делу окажется… А жиганов-то раскидал – прям загляденье, подумал Тешков. Ну, кости есть, а мясо нарастёт. Старший сын Тешкова уже два года болтался в отряде у «белоказачьего», как его называли в советских газетках, атамана Шлыкова, а с младшего по малолетству толку в кузнице было немного. Бедствовать Тешковы не бедствовали, но и богатеями не были. А работать приходится – ох. Подмастерье не помешает. Платить вот разве?
— Вот наукой и расплатитесь, дядько Степан. А? — Гурьев как будто мысли его читал, чем снова резкий прищур кузнеца заработал.
— Руки покажь, — хмуро проворчал кузнец.
Гурьев, улыбаясь, с готовностью протянул Тешкову обе кисти. Тот быстро и привычно обмял их пальцами, ощупал. Руки у парня тоже были не похожи ни на что, виденное кузнецом раньше. Не рабочие руки, конечно. Но… Костяшки словно ороговевшими щитками покрыты, пятка и ребро ладони твёрдые, а сама ладонь – как у гребца, крепкая. Запястье широкое, на господскую кость никак не личит. Что за канитель такая, подумал Тешков. Он хмыкнул:
