Эта баба пришила обоих его братьев. Только бы добраться до ее тонкой шеи! Маакорф прикрыл глаза и отчетливо представил себе, как хрустнут позвонки под огромной ладонью.
Внезапно залаяли партизанские собаки, злобно, захлебываясь. Загремели выстрелы. Партизаны дали отпор. В течение десятиминутного боя они прорвали кольцо и сгинули среди деревьев в ночи, бросив технику. Среди убитых девушки-снайпера не оказалось.
Маакорф прислушался к гулу вражеского города, который вражеским больше не был. Прошло два года после окончания войны. Зардановец приехал сюда из любопытства: что изменилось в городе, на улицах которого он когда-то воевал? Город еще не был отстроен, всюду темнели руины. В остовах зданий жили люди, ветошь стыдливо прикрывала оконные проемы. Маакорф долго бродил по развалинам, сторонясь людей, пока не добрался до парка. В глубине играла музыка. Маакорф бессознательно пошел туда, думая о своем, не обращая больше внимания на толпы отдыхающих — сторониться их стало невозможно. Парк звенел веселыми голосами, шелестел листвой, дети с криками бегали по траве, хрустели яблоками; в зеленой глубине парка угадывались скамейки с отдыхающими. Маакорф не любил большое скопление деревьев, и даже на широкой аллее среди толпы его так и подмывало оглянуться.
Источником музыки оказалась дискотека. Молодежь танцевала, многие были в военной форме. Вид вражеской формы вверг Маакорфа в пучину плохого настроения. Захотелось немедленно покинуть город. Зардановец повернул обратно, но тут среди ровного гула голосов он внезапно различил один, знакомый. Он повернул к скамейкам под густыми кронами деревьев. Маакорф подошел к скамейкам сзади, но обладателя голоса узнал и со спины — по лебединой шее.
Разумеется, девушка-снайпер оделась не в бесформенный грязный балахон. Легкое платье, пламенеющее розовато-белым под лучами вечернего солнца, оттеняло едва загорелые тонкие руки и узкие плечи. Рядом неловко топталось несколько парней, она беседовала с ними и негромко смеялась.
Маакорф обошел скамейку. Смех смолк. Парни подобрались высокие, но он был выше ростом и в два раза шире. Зардановец не обратил на них внимания, он смотрел ей в лицо, уже такое знакомое. Он знал, что имеет право так смотреть. Сейчас, при солнечном свете, он видел, что не ошибся тогда, ночью, что она молода, чересчур молода для войны. Ее глаза Маакорф видел впервые, большие, серые, еще видел, как на такой близкой и теперь уже доступной шее забилась чуть заметная жилка. Только потом он заметил, что серые глаза на него смотрят.
