Такси стояло в небольшой пробке на Садовом кольце, всего в сотне метрах от здания американского посольства. Маша достала телефон, набрала номер отца. Он почти сразу взял трубку и засыпал ее вопросами, как она себя чувствует, купила ли теплую куртку, удобную ли ей сняли квартиру.
— Подожди, у меня очень мало времени, — перебила его Маша, — ты можешь прямо сейчас съездить ко мне домой?
— Да, конечно, а в чем дело?
— Во втором правом ящике компьютерного стола, в красной прозрачной папке лежат мои картинки. Пришли мне их по факсу в посольство к дежурному, хорошо?
— Какие картинки? — спросил Андрей Евгеньевич и нервно прокашлялся.
— Не валяй дурака, ты прекрасно понял, что я имею в виду, — рассердилась Маша, — портреты, лысые и бородатые, вот какие картинки.
— Но ты же взяла их с собой.
— Нет. Забыла. Они нужны мне очень срочно. Как раз сейчас я еду в посольство. Тебе хватит получаса на всю процедуру?
— Зачем они тебе?
— Вот я прямо сейчас, из такси, по мобильному, буду тебе объяснять? Пожалуйста, мне очень нужно, причем срочно. Номер факса ты знаешь?
— Да, — обиженно буркнул отец, — только картинки прислать? Или текст тебе тоже нужен?
— Нет. Текст я помню наизусть. Все, целую. Не волнуйся и не сердись.
* * *
Евгений Николаевич достал оба свои телефона. Они были выключены. Несколько минут он задумчиво курил и смотрел на них. Потом взял тот, по которому утром разговаривал с Джозефом Хоганом, включил и принялся просматривать номера, внесенные в память. Последним был записан номер, который он обозначил инициалами “МГ”.
Мери Григ. Чрезвычайно толковая молодая леди. Он вдруг ясно вспомнил худенькую блондинку с прозрачным живым личиком. Она действительно резко выделялась на фоне остальных студенток. Большинство девиц в свои двадцать уже страдали типичной американской полнотой. Все эти гамбургеры, кукурузные хлопья, арахисовое масло и прочие прелести американской кухни за последние пятьдесят лет испортили генофонд нации. Студенты жевали на лекциях. Лица при этом были, как у сытых домашних животных.
Во время своих публичных выступлений, будь то митинг, ток-шоу, лекция в университете, Рязанцев прежде всего отыскивал в массе лиц какое-нибудь одно, женское, молодое, красивое. Смотрел он на всех. Но обращался именно к ней, самой приятной слушательнице, всегда анонимной, неизвестной и оттого еще более притягательной.
Четыре года назад, на лекциях в Гарварде, его ораторский тонус поддерживала хрупкая бледная блондинка с ясными глазами, которые казались то голубыми, то серыми, то наивными, то хитрыми. Он не знал и не хотел знать, как ее зовут. Даже когда их столкнуло на party, посвященной юбилею факультета славистики, и она представилась, он мгновенно забыл ее имя. В памяти осталось только ее лицо, ее легкость и рок-н-ролл под Элвиса Пресли. На той шумной, разукрашенной бумажными гирляндами вечеринке, где скулы сводило от необходимости постоянно улыбаться и невозможности покурить, несколько минут танца с тоненькой ловкой партнершей оказались чем-то вроде витаминного коктейля. Он почувствовал себя значительно моложе и счастливей, чем был на самом деле.
