* * *
У майора Арсеньева неожиданно образовалась временная лакуна, целых три часа до встречи с Рязанцевым. Он позвонил на мобильный Павлику Воронкову и пригласил его в кафе, неподалеку от прокуратуры. Павлик долго испуганно спрашивал, что случилось, Саня успокоил его, сказав, что ночью разговор получился сумбурный и надо просто уточнить кое-какие детали.
В кафе было пусто и тихо. Ожидая Павлика, Арсеньев пил кофе и лениво листал свой толстый потрепанный ежедневник. Там были записи по старым делам, короткие, зашифрованные, снабженные картинками, схемами и для постороннего глаза совершенно непонятные.
Он переворачивал страницы, почти не глядя, и сосредоточился лишь когда нашел записи по делу об убийстве Куликовского и схему, которую набросал во время следственного эксперимента.
Месяц назад Ворона, пристегнутый наручником к оперативнику, повторял на бис свой безумный маршрут и честно пытался вспомнить, куда мог выбросить пистолет.
Схема была красивая, разноцветная. Саня разукрасил ее потом, дома, и всю исписал сокращенными цитатами из показаний подозреваемого, свидетелей, своими собственными комментариями.
Месяц назад он потратил полдня, бегая по дворам между Леонтьевским, Брюсовым и Вознесенским переулками, заглядывал в мусорные контейнеры, нырял в проходные дворы, утыкался в тупики и заборы строек. Все это уже было обыскано специалистами с собаками. Ворона мог бросить пистолет куда угодно, мог просто выронить его и не заметить. Любой случайный прохожий, бомж, ребенок имел возможность подобрать. Тогда, конечно, ниточка оборвалась. Пистолет канул, и никакой связи с убийством Кравцовой и Бриттена найти не удастся. Но верить в это совсем не хотелось.
Сообщение об убийстве поступило через тридцать минут после выстрелов. Соседи обнаружили Куликовского в подъезде, вызвали “скорую”. Поскольку Кулек сразу назвал имя своего убийцы, тут же объявили план “Перехват”, в квартире Воронкова наряд оказался очень скоро.
Павлик был дома, он открыл дверь. На схеме в синий кружок с ножками и ручками, символизирующий Павлика, были вписаны красные жирные буквы “УЗ”, которые на языке арсеньевской тайнописи обозначали, что свидетель уже знал то, что по идее не должен был знать. Рядом стоял бледный вопросительный знак, нарисованный простым карандашом. То есть месяц назад Арсеньеву показалось, что, открывая дверь милиции, Павлик уже знал, что случилось. Знал, но изобразил удивление, повторял: нет, я не верю, это какая-то ошибка, этого не может быть Тогда про пистолет он не сказал вообще ни слова. Вчера поплыл, клюнув на вранье про отпечатки пальцев.
