Тиана еле сдержала улыбку и уставилась на спаржу, чтобы унять неуместную веселость.
— О, вы такой храбрый, сэр Роудз, — промурлыкала тетя Джоанна, любезно на него глядя.
Тиана чуть спаржей не подавилась: неужели тете понравился гость?! «Лучше уж она, чем я».
— Ничуть. И вы можете звать меня Исааком, любезная леди Меррисон. Я прихожусь вам далеким, но все же племянником.
— Ах да.
Улыбка тетушки увяла. Интересно, сколько ему лет, размышляла Тиана, искоса глядя на сэра Роудза. Не меньше тридцати, а то и все сорок, но под пудрой не разберешь. Наверное, у него кожа дурная, вот они и напудрен, словно кукла. И еще эти усы… Определенно, этот человек не слишком понравился Тиане. Эдвард куда красивей.
— Как нынче дела в Кенте? — осведомился сэр Абрахам.
— А вы там давно бывали?
— Увы, увы, очень давно.
— Тогда ограничусь последними новостями. Вы, наверное, хотели бы знать о делах общины. Наши братья и сестры во Христе здравствуют, благодарение Богу, и число ихс каждым годом увеличивается. Знаете ли, в провинции вера сильнее, чем в больших городах; но и проблем у нас больше.
— Каких же?
Сэр Абрахам подался вперед, внимательно слушая гостя. Ну все, подумала Тиана. Теперь главное — не забывать делать вид, что ей интересно.
— О, истинно верующих много, но есть и те, кто противостоит нам и высмеивает. Однако это лишь закаляет веру. — Голос сэра Исаака прыгал вверх-вниз, словно горный козел по кручам. — Даже в нашей общине есть разные люди. Например, те, у кого со смирением все не слишком хорошо; вечно бегут куда-то, вечно торопятся. Они отличаются действием наугад и раздражительным нетерпением; они хватаются за новшества, развлечения, веселость, ценя сильные чувства выше глубоких мыслей. У них почти нет склонности к основательному изучению, смиренной самопроверке, дисциплинированному медитативному размышлению и трудной работе, будь то в деле или в молитвах. — Сэр Роудз уничижительно хмыкнул, отчего стал Тиане еще более неприятен. — Они понимают христианскую жизнь как жизнь, наполненную необыкновенными восхитительными событиями, а не как жизнь решительной рациональной праведности. Постоянно рассуждают на темы радости, мира, счастья, удовлетворения и душевного спокойствия, не упоминая, что на другой чаше весов есть божественное недовольство, борьба веры, подавленность. Под их влиянием веселье людей, не обремененных пониманием догматов веры, приравнивается к здоровому христианскому образу жизни, в то время как святые менее несдержанного и более сложного темперамента испытывают тревогу и смятение, потому что они не могут кипеть жизнерадостностью, как предписано. В своей неугомонности эти люди с бурлящей жизнерадостностью становятся вопиюще легковерными, считая, что чем страннее и чем ярче жизненный опыт, тем он божественнее и духовнее, и будто бы достигают чего-то сверхъестественного; они не задумываются о такой библейской добродетели, как уравновешенная основательность.
