Поэтому завтракал он с удовольствием, даже напевал бы, если бы это не мешало жевать.
Эдвард вовсе не чувствовал себя неудобно за длиннейшим столом: кто хозяин в этом доме, в конец концов? Лорд Картрайт не позволит робости перед предметом мебели одолеть его. Так что завтракал Эдвард всегда в помпезной столовой, расположившись во главе стола, сервированного на него одного. Часто к нему присоединялись друзья, если задерживались после какого-нибудь приема; если Эдвард желал разговоров с ними, то приказывал поставить их тарелки рядом, а если нет — отправлял на другой конец стола, оттуда можно было докричаться только хором.
Сегодня, однако, он гостей не ждал и потому слегка удивился, когда слуга доложил о визите лорда Остлера.
— Прикажете проводить его в гостиную, милорд?
.— Нет, веди сюда. И накрой еще на одного.
— На том конце стола, милорд?
— На этом.
— Милорд очень добр. — Старый Бенджамен, прослуживший в доме чертову уйму лет, мог позволить себе легкую иронию.
Кевин Остлер был старше Эдварда на три года, что, впрочем, совершенно не мешало им обоим чувствовать себя ровесниками — каждому лет по восемнадцать, юношеский запал еще не угас… В отличие от Эдварда и Дельберта, любивших французскую моду и потому шивших себе костюмы по парижским образцам, Кевин предпочитал более сдержанный английский стиль. Он и сам был сдержаннее немного, но не казался взрослее: стоило взглянуть в его лицо — живое олицетворение лукавства, — как все иллюзии по поводу его принципов и поведения рассеивались.
Английская молодежь, воспитанная в стране, куда солнце заглядывает достаточно редко, а общественная мораль больше осуждает легкое поведение, чем поддерживает его, выкручивалась, как могла. Влияние французского двора прослеживалось во всем, особенно после длительных вояжей на континент. Те, кто добирался до Италии, и вовсе возвращались полные впечатлений: там оковы нравственности были временно отброшены и свобода царила столь сладкая, что уже сама по себе казалась неприличной. Чопорные англичане, так говорили про жителей туманного Альбиона. И они были чопорными — горожане и купцы, часть представителей высшего общества, вроде лорда Меррисона; и вместе с тем галантный век накладывал свой отпечаток, кружил голову, доносил запах цветов из садов Версаля и плеск весел с каналов Венеции.
Если лорд Картрайт являл собою ходячую рекламу французского образа жизни, то лорд Остлер был образчиком прогрессивной английской молодежи. Вернее, не совсем уже молодежи, все-таки тридцать три года, возраст Христа. Волосы Кевина уже тронула ранняя седина: это было наследственное. Отец его вообще поседел в двадцать пять. Впрочем, так как лорд Остлер носил парик, его седые волосы никого не интриговали.
