У меня никаких новых знакомств не произошло, если не считать артистов из местного ТЮЗа. Я написала рецензию на спектакль и опубликовала в «Огнях Ала-Тау» — под псевдонимом, чтобы не позорить твою фамилию.
Плохо без тебя, Дима.
Стас Трегубов передает привет и Баратынские тоже.
Здравствуй, Наташа!
Сейчас семь часов, восьмой. За окном морозная тьма. Дрова в печке трещат. Никита не подает голоса за печкой. Он не одобряет моих занятий, связанных с бумагой и ручкой. «Грамотные все больно стали, а без грамоты завсегда было лучше» — вот его точка зрения.
Вчера я закрыл дело № 205, которое так разгневало тебя. Это произошло во время нашей очередной (незапланированной) встречи с учетчицей Н. Я сидел в своем кабинете (у меня есть свой кабинет!), когда раздался стук в дверь и заглянула учетчица. Может она войти? Ей надо поговорить со мной.
«Входите», — сказал я чрезвычайно мрачно. Но Н. не из тех, кого смущает нелюбезность и кто теряется в чужих кабинетах. Она очень спешит, отпросилась из конторы всего на полчаса, ее начальник настоящий зверюга, следит за каждым шагом, и если кто отлучится… ну, вы понимаете, куда!.. то он засекает по часам, честное слово!
«Ясно. Садитесь».
«Спасибо. Сюда или сюда?»
«Куда угодно. Не имеет значения», — хмурюсь я.
Она деловито усаживается в кресло, бросает быстрые взгляды по сторонам, затем стыдливо опускает глаза, будто увидела что-то неприличное, вздыхает и произносит:
«Знаете, зачем я пришла?»
Я молчу. Жду.
«Вы, наверно, удивитесь. Но я подумала и решила забрать свое заявление», — вздыхает она.
Мы смотрим друг на друга. У нее пухлые губы, крутой лоб козочки, короткая стрижка, юное, чистое лицо. Скромнейшая девица, если бы не ее манера постоянно ерзать на месте, перекидывать ногу на ногу, поводить плечами, поеживаться, как в ознобе, будто ее тело ей не подчиняется, живет какой-то своей нетерпеливой, неспокойной жизнью…
«Забрать заявление? — переспрашиваю я. — Почему?»
Она сползает на краешек стула, кладет ладони на колени, поводит плечами…
«Ну, я раздумала. Разве так не бывает? Я решила его простить, понимаете?»
«Решили простить?»
«Да. Я же имею на это право. Или нет? Он же молодой еще и вообще… он же пьяный был, ничего не соображал. А его в тюрьму посадят… жалко».
«Выходит, — спрашиваю я, — насилия с его стороны не было?»
«Как не было? Нет, он хотел… То есть все так и было, как я написала. Но когда я писала, то была злая… понимаете? А сейчас я успокоилась, подумала и вот…».
