— Слушайте, ребята, — сказал отец. Он потер ладонью темный, загорелый лоб. — Давайте сразу решим, что вы имеете против меня.
— Да ты что, папа! — закричала моя сестрица. — Неужели ты так понял?
— Погоди, Поля. Сейчас соображу… Дело вот в чем. Я не домосед по натуре. Я путешественник, скажем так. Вы не знаете, а я в четырнадцать лет убегал из дома. Было такое. Сел на поезд и поехал. Хотел добраться до моря. Но милиция меня перехватила. Мать и отец, ваши дедушка и бабушка, устроили жуткую головомойку… до сих пор помню. Они все допытывались, почему я это сделал, а я толком не мог объяснить. Я лишь чувствовал, что мне тесно в четырех стенах дома, тесно в школе, в городе… это была своего рода клаустрофобия, понимаете? Потом вроде полегчало, отпустило. Мне уезжать уже не хотелось. — Он засмеялся. — Это связано с одной моей одноклассницей… ну, неважно. Я думал, что у нас что-то серьезное. Решил даже поступить в металлургический, да и отец с матерью настояли. Но все оказалось ошибкой, ребята. Меня опять… как бы это выразиться… потянуло в дорогу, и уже совершенно невыносимо. Твоя мать, Поля, прекрасная женщина, и твоя, малыш, тоже! — вдруг горячо сказал отец. — Мне вообще везет, должен сказать. Я ни в чем не могу их обвинить, да и Галину тоже — слышали о ней? Но, черт возьми, я ведь никому себя не навязывал и не навязываю. Я никогда не обещал счастья до гробовой доски. А почему? Знаю себя. Такие обещания — блеф, фальшь. И я, ребята, никогда никого не насилую. Все на равных! — разгорячился Ивакин. — Да, я ухожу, когда становится невтерпеж. Но я не планирую уходов, вот в чем дело. Все происходит само собой. Вдруг ловлю себя на том, что привычка заменила чувство, понимаете? Что делать? Жить по привычке? Это значит врать изо дня в день. Я так не могу! Я поступаю, по-моему, честней. Да и, в конце концов, — высказал он заветную мысль, — не только я получаю свободу. Я предоставляю ее другим, так? — и он сильно чиркнул спичкой. Кусочек горящей серы полетел в мою сторону.
Поля сидела очень бледная, словно ей стало дурно.
— Папа… — начала она, но тут я заорал:
— Слушай, отец! Мне тоже на месте не сидится. Возьми меня с собой, а?
— Куда взять? Как? — быстро спросил он, вскинув брови.
— Ну обычно, как еще! Я один раз просился — помнишь? — ну тогда, в Свердловске, в аэропорту, а ты не взял, сказал «нет».
— Я не сказал «нет». Я сказал «не могу». Я думал о матери.
— А сейчас мне девятнадцать, я совершеннолетний. Кто мне может запретить поехать с тобой? Кто?
