Отец длинно и удивленно присвистнул. Татьяна рванулась, я ослабил хватку, и она вскочила на ноги, поправляя волосы, рассерженная до жути, но с сияющим, взволнованным лицом.
— Это не я! Это он! Это насилие!.. — закричала она задыхаясь. — Здравствуйте!
— Здравствуйте, здравствуйте, — откликнулся отец и засмеялся. — Привет, Костя!
— Привет! — ответил я, вставая с тахты.
Он подошел ко мне, порывисто обнял и поцеловал. Затем отступил, разглядывая смеющимися глазами.
— Ну и ну! Если ты такое вытворяешь больным, то что ждать от тебя здорового? Становишься опасен, малыш.
— Вот именно! — подхватила растрепанная Танька. — Настоящий хулиган, правда? Не лучше тех, что вчера на нас напали.
Отец слегка нахмурился.
— А что стряслось? Что у тебя с ногой? Серьезное что-то?
За меня ответила Татьяна; у нее язык развязался.
— Понимаете, мы шли как приличные люди, никого не трогали, а они налетели втроем… Хорошо, что нож всего-навсего перочинный! Хорошо, что в ногу, а не в живот!
— Хорошо, что не в пах, — уточнил я. — А то прощай жизнь.
— Бессовестный! — засмеялась она, а отец улыбнулся.
— Ну ты, я смотрю, разошелся, — сказал он. — Вырос, вырос! Молочные коктейли все еще любишь?
— А то как же! Только их и пью! Скажи, Танька!
— Когда денег нет на настоящие.
— Конфеты люблю. Рахат-лукум. Халву. Книжки читаю про Карлсона и Винни-Пуха. Недавно один приятель показал шведский порнографический журнал, так я ни черта не понял.
— Кто это тебе показал? — встрепенулась Татьяна.
— Ты его не знаешь!
— Вот свинья!
— Говорю же, ничего не понял. Например, фотография…
— Ясно! — оборвал меня отец. — Можешь не продолжать.
— Все ясно? — жадно спросил я.
— Ясно, что годы идут. Курить у вас можно?
— Можно, конечно. У нас все можно. Да ты садись! Садись, отец! В ногах правды нет.
— Ладно, сяду. Не волнуйся. — Он опустился на стул, чиркнул спичкой, закурил. Он был слегка растерян.
Только тут мы его разглядели как следует. Татьяна была поражена, да и я слегка обалдел. Ну, с ней-то все ясно: она ожидала увидеть если не старика, то пожилого дядю с лысиной или сединой в волосах, такого приблизительно, как ее отец (показывала мне фотографию), который действительно выглядел отцом, солидным, озабоченным отцом с нахмуренным лбом и мешками под глазами. Но я-то с чего решил, что за эти пять лет он обязательно должен измениться: ну, обрюзгнуть хотя бы, пожирнеть, что ли? Черта с два! В своем кожаном пиджаке, голубой рубашке, вельветовых брюках, с короткой прической, свежевыбритый он не тянул на свои почтенные сорок три года, ну никак! Лицо у него было загорелое, энергичное, живое, и когда он улыбнулся, то показал крепкие, белые зубы.
