«Учусь я неплохо», — все-таки отвечаешь ты.
Он мрачнеет, отводит глаза, закуривает.
«Есть друзья у меня… одного зовут Остолоп. Другого — Зубрила. Третий Черныш», — перечисляешь ты.
«Ясно, ясно!» — еще сильнее мрачнеет отец.
«Возвращаюсь домой вовремя. Читаю книги. Хожу в кино. Занимаюсь спортом», — мучительно вспоминаешь ты и думаешь: «Люблю Наташку».
«Ясно, малыш, ясно! Все понял. Извини».
За что он извиняется?
«Иногда хочу умереть», — думаешь ты, и вдруг тебя охватывает отчаянная храбрость — ты выпаливаешь:
«А у тебя есть новая семья? Или ты один?»
«А ты не знаешь?»
«Нет».
«Я пока один, Костя. Пока».
«Ага!» — злорадствуешь ты.
«Что „ага“?»
«Ничего. Просто так. Мама говорила, что у тебя много семей».
Она обеспокоено спросила: «Что с тобой?» Заглянула мне в глаза, прикоснулась губами к моим губам, нежно провела ладонью по волосам… «Ну, что с тобой? Ну, скажи!»
В самом деле, что со мной? Вот же она рядом, моя Танька. В квартире никого, кроме нас двоих. В запасе по крайней мере полчаса, пока отец доберется сюда из гостиницы. Можно успеть многое… да, многое можно успеть. Эти драгоценные минуты на вес золота; не так уж часто нам удается побыть вдвоем, чтобы никто не мешал. Обними ее, она же ждет! Скажи: «Танька, любимая», — и этого хватит, чтобы глаза ее засияли, а сам ты воспрял духом… но сил нет, как будто из меня выкачали всю энергию… я лежу на тахте, как труп… вот именно: «как труп, в пустыне я лежал»… и вот она уже завелась, вскочила на ноги, закричала:
— Ну, знаешь! Это свинство! Я пошла! А ты оставайся тут со своим приятелем! Как его фамилия? Уж не Шемякина ли?
Я сглотнул комок в горле и вдруг повеселел.
— Нет, Танька. Моего приятеля зовут Леонид Михайлович Ивакин. Это мой отец.
Она, конечно, ахнула. И тут же раздались звонки в прихожей — короткие, нетерпеливые. Ничего себе! Уже прибыл! Вот это скорость! Ведь пятнадцати минут не прошло, а он уже здесь… не иначе гнал на такси… так ему хотелось поскорей меня увидеть, ха-ха!
–>: Открыто! — закричал я, рывком сел на тахте, схватил Татьяну за руку и притянул к себе на колени.
Она, ясное дело, была ошеломлена.
— С ума сошел! Костя! Пусти!
— Молчи! Так надо, — прошептал я и закрыл ей рот поцелуем.
Такая вот сцена… не для слабонервных.
Отец вошел и замер на пороге. Будь на его месте мать, она бы закричала от возмущения и гнева. Ну еще бы! Я сижу в одних трусах на тахте, Татьяна у меня на коленях, я обнимаю ее, и наши губы слились в поцелуе.
