— Ты Шухова убил…
— Медведя я целил! — воскликнул Гришуня. — Медведя! Он шагах в десяти у сидьбы был. — Какой медведь?
— У сидьбы… — И, будто только тут поняв происшедшее, Гришуня крикнул в голос: — Конец мне! — И, хватая Антона за руки: — Не видел я его, сам знаешь. Разве я… Антошенька, друг, погиб я теперь!
— Может, жив… а, Гришуня? Может, жив? — Антон поглядел на тело в милицейской шинели попристальнее. — Под лопатку ударил. Вон след.
— Давай, давай посмотрим.
Попятившись, Антон натолкнулся на Гришуню:
— Не шевелится.
Подталкивая Комолова, Гришуня приблизился к распростертому милиционеру с погонами старшего лейтенанта.
— Мертвый… — словно эхо, повторил Антон.
— Убьют меня теперь… Расстреляют. Пропала жизнь. Расстреляют!
Комолов обернулся и поглядел в глаза друга: «Его, Гришуню, расстреляют… Расстреляют… Вот его — друга, брата? Но разве он хотел убивать? Разве Гришуня, его друг, убийца?»
Антон перевел взгляд на тело. Оно выглядело отчужденным, как камень.
А Гришуня сел на склон распадка, и мотался из стороны в сторону, и мычал, хватался за голову. Он не боялся переиграть. Ведь были случайности на охоте, и почему бы Антону не поверить ему?
— Никто тебя не расстреляет. И судить не будут. И никто не узнает, что стрелял ты. — Сладкий восторг овладел Антоном. Он, он спасет своего друга. Непременно спасет! Он возьмет вину на себя. Ему нет восемнадцати. Его будут судить, но не осудят так, как осудили бы Гришуню.
— Брось, — бормотал словно в отчаянии Гришуня. — Брось, Антон!
— Я спасу тебя, Гришуня! Слышишь? Я все возьму на себя! Я… Я!
Семен очнулся.
Он задыхался под навалившейся на него какой-то грубой тяжестью. Он был скован и не мог шевельнуться. Голова трещала. Мелкие камни впились в лицо, терзали спину, Инспектор не сразу сообразил, что лежит ничком.
Никогда не испытанная в жизни глухая тишь заткнула уши, а тело было сдавлено, оглушено. Тогда до Семена дошло — он под землей. Он закопан.
Дикость этой мысли была ошеломляюща. Он хотел вскочить, поднатужился. Ему почудилось, будто груз наваленной сверху земли поддался. Но тут же удушье перехватило глотку, замолотило ударами крови в голове. Он опять дернулся, судорожно, отчаянно.
Напрасно…
Багровые круги поплыли перед глазами Семена. С каждым мгновением они светлели, словно раскалявшееся железо, заискрились. В ушах стоял уже не гул, а звон, тонкий, раздирающий мозг.
«Рывком — нет. Не выйдет. Не скину, задохнусь. Медленным, медленным усили-ем… Спиной… Грудью… Плечами… Все-ем ту-ло-ви-щем.» — И, подчиняясь команде своих мыслей, инспектор напрягся всем телом, почуял: едва приподнял тяжесть земли, взваленной на него.
