— Сударь!
— Или по крайней мере: «Ко мне, мои мушкетеры!» Я не колебался более. Этот взгляд и слова были для меня приказанием, и я сейчас же крикнул: «Конвой его величества!» И я не ошибся: доказательством служит то, что ваше величество не выбранили меня, а вышли из зала, оправдав мои слова.
Король отвернулся с улыбкой. Через минуту он опять взглянул на умное, отважное и решительное лицо офицера, который стоял твердо и смело, как орел перед лицом солнца.
— Хорошо, — сказал король после непродолжительного молчания, во время которого он тщетно старался заставить офицера опустить глаза.
Видя, что король замолчал, лейтенант повернулся на каблуках и сделал несколько шагов к двери, пробормотав:
— Он ничего не скажет, черт возьми!.. Ничего не скажет!
— Благодарю вас, — отпустил его король.
«Недоставало только, — подумал офицер, — чтобы меня выругали за то, что я не так глуп, как другие».
И он направился к двери, энергично звеня шпорами. Но, дойдя до порога, он почувствовал взгляд короля и обернулся.
— Ваше величество ничего больше не желаете мне сказать? — спросил он трудно передаваемым тоном: в нем не было навязчивости, но в нем звучала такая убедительная откровенность, что король тотчас ответил ему:
— Постойте…
— Ну! Наконец-то! — прошептал офицер.
— Слушайте. Завтра к четырем часам утра будьте готовы к выезду верхом, а также приготовьте лошадь для меня.
— Из конюшни вашего величества?
— Нет, из мушкетерской.
— Будет исполнено.
— Вы поедете со мною.
— Один?
— Да, один.
— Прикажете прийти за вами или ждать вас?
— Ждите меня у калитки парка.
Лейтенант поклонился, поняв, что король сказал ему все, что хотел.
Действительно, Людовик отпустил его, ласково махнув рукой.
Офицер вышел из королевской спальни и по-прежнему спокойно уселся в свое кресло. Но он не заснул, как следовало бы в такой поздний час, а задумался так крепко, как еще никогда в жизни.
Результат этих размышлений, казалось, был не столь печален, как результат прежнего раздумья.
«Хорошо, он уже начал, — думал офицер, — любовь подталкивает его, и он идет! Король никуда не годится, но, может статься, человек окажется лучше… Впрочем, завтра утром увидим…»
— Ого! — вдруг вскричал он, выпрямившись. — Вот грандиозная мысль, черт возьми! Может быть, наконец все мое счастье в этой идее!
После этого восклицания офицер встал, и, засунув руки в карманы камзола, принялся быстрыми шагами мерить огромную переднюю, служившую ему штаб-квартирой.
Свеча дрожала от свежего ветерка, который, пробираясь сквозь щели в дверях и в окнах, проникал в комнату. Свет казался красноватым, неровным: он то ярко блистал, то меркнул, и по стене ходила тень офицера, изображавшая его, как на гравюрах Калло, в профиль, со шпагой и в шляпе с пером.
