Ещё Алексей Пивоваров рассказывает, что Фомин переодевается в солдатскую гимнастёрку и «стрижётся коротко под красноармейца, чтобы его и причёска не выдала». Для лучшего усвоения материала Пивоваров начинает переодевать безголовых манекенов, подробно рассказывая, чем офицерская форма отличается от солдатской. Здесь надо поблагодарить автора, что он не стал использовать модель человеческого скелета, хотя с кинематографической точки зрения это было бы гораздо эффектнее… У Пивоварова есть вопрос: зачем Фомин надевает форму красноармейца? Автор рассуждает: «Потом будут много рассказывать о немецких лазутчиках, переодетых в советскую форму, нет, они здесь ни при чём. Командирам и особенно политработникам действительно грозит пуля в спину, но вовсе не немецкая…» Оказывается, вся эта бутафория с переодеванием манекенов, представляющая комиссара трусом, нужна, чтобы перейти к важной для Пивоварова теме «западников». Оказывается, именно их, обиженных советской властью, вынужденных «привыкать к очередям, дефициту и прочим радостям советского быта», боялся Фомин. И нужно отметить, не зря, виртуальный выстрел в спину раздался через 69 лет. Человек, хорошо понимающий мотивы «западников» – западник Пивоваров, – не промахнулся.
Однако погиб Ефим Фомин всё-таки от немецкой пули. Вот как рассказывает об этом автор: «Солдатская гимнастёрка не спасает комиссара, почти сразу выданный кем-то из своих, Фомин отведён в сторону и без лишних разговоров расстрелян. Почему так спешно, тоже вопрос, в других случаях немцы оказывали пленным командирам известное уважение». Пропустим очередной факт нацистского гуманизма, послушаем дальше: «Самое простое объяснение, что Фомин политработник, а может, ещё проще: солдаты 45-й дивизии не простили Фомину своих расстрелянных товарищей». Уточним, «товарищи» представляют 45-ю дивизию вермахта. Мотив «благородной мести» должен сгладить впечатление от убийства фашистами советского героя.
В рассказе о смерти Фомина автор ясно выказывает не только взгляды на историю, но и своё мировоззрение. Впрочем, и многие режиссёрские решения фильма дают понять, кто и зачем создавал его. Наиболее показательным выглядит эпизод о сдающихся в плен красноармейцах. В нём использован метод контрапункта – эдакая претензия на «большое кино». Хроника идущих солдат с обречённо поднятыми руками сопровождается бравурной «Катюшей». Возникающий новый смысл – злорадство фашистской киноагитки, но авторы как будто не чувствуют этого.
