Штурман отодвинул чашку, отказываясь от всех своих планов. «Не будем упорствовать, — сказал он себе. — Рассчитывать не на что. Вернемся в лагерь», Он поднялся.
— Вы уходите?
— Я и так засиделся, — сказал он. — Злоупотребил вашей любезностью. Я хотел нанести вам визит… Он подыскивал слово, которое не обидело бы ее.
— Вежливости?
— Скорее дружеский, и в знак признательности за ваш прием в тот вечер.
— Мне очень жаль, что вы уже уходите.
— Ничего не поделаешь. Так, пожалуй, лучше. Внезапно беспредельная грусть овладела им. «Слова, — подумал он, — они только обманывают и ранят пас…» Глупая бесполезная грусть, и он сам виноват, ведь он не сделал ничего, чтобы завоевать эту женщину. Чего он хотел — чтобы она загородила ему дорогу, упала к его ногам? Будь он чуточку терпеливей, он выиграл бы время, а выиграй он время, все было бы в порядке. Прежде всего нужно стараться дожить до мира, не дать себя убить накануне. В любви тоже ничто не потеряно окончательно, раз можно снова увидеться. Но его охватило вдруг бесконечное равнодушие к самому себе. К своей жизни, к своему счастью. Сегодня вечером он примет снотворное и пораньше ляжет в постель, чтобы забыть об этом приключении, о самолетах, которые сотрясают небесные своды, о новых вылетах с незнакомым экипажем, о ночах, наполненных гудением эскадрилий, вылетающих и возвращающихся, о жизни в изгнании, о пустых спорах с товарищами в баре, о новостях, услышанных по радио, о дурном настроении командира базы и о первых холодах, предвестниках наступающей зимы. Пока война не кончена, лучше никуда больше не выходить с базы и не искать ни женского тепла, ни тепла домашнего очага.
— Надеюсь, до свидания, — сказала женщина на пороге.
— До свидания, Розика. Thank you. У решетки он обернулся и помахал рукой. «Thank you», — повторял про себя штурман, удаляясь от дома. В эту единственную за весь разговор английскую фразу он вложил и свое разочарование, и злость на себя, и отчаяние, которое схватило его за руку, словно невидимый спутник. Все в нем точно окаменело.
Ни в этот вечер, ни на следующее утро штурман не появился в столовой, но никто этого не заметил. Он пришел к самому концу второго завтрака, сел за пустой столик, наспех поел и, возвратившись в комнату, снова растянулся на постели.
Около пяти часов заревели громкоговорители. Вызывали экипажи, а через некоторое время постучали и к нему.
— Что это?
Рассыльный протянул ему листок бумаги: «Сегодня ночью лейтенанту Рипо приказывается принять участие в боевой операции в составе экипажа капитана Ромера». На приказе стояла печать штаба эскадры.
