Женщина все понимала. Муж рассказывал ей об этом.
— Разве у вас такие же строгости?
— Да. Точно такие же.
Надо было сказать: «Такая же глупость», но он сдержался. Хотя французы и пользовались репутацией фантазеров, но тут они строго следовали уставу RAF. Каждые семь боевых вылетов — благодарность, возрастающая по инстанциям. Первый раз — в приказе по эскадре, второй — по бригаде, третий — по дивизии и так далее. Нужно только стараться, чтобы все шло гладко. Если ты выбросился с парашютом или вернулся с изрешеченным фюзеляжем, это ничего не прибавляло. Те, кто ухитрялся пройти через все, были настоящими ловкачами.
— И все же, — сказал штурман, — если бы я не участвовал во всем этом, я чувствовал бы себя несчастным.
Ему и в голову не приходило, что тут можно плутовать. Его страна переживала тяжелые испытания, и нельзя было стоять в стороне. Накануне катастрофы ему предлагали перейти в авиашколу, но он отказался. Как сочеталось такое решение с суровым осуждением всякого возвеличивания военной героики? Конечно, и тут можно было найти объяснение, но на это требовалось время.
— Однако здесь вы страдаете. Это заметно. Штурман ответил не сразу.
— С того вечера меньше.
Она сочувственно посмотрела на него.
— Выпейте еще чаю.
«Ну вот, — подумал он. — Как только коснешься самого важного, она уклоняется: „Выпейте еще чаю“. На что он мне нужен, ее чай? Я хотел бы…» Он не находил подходящего слова. Он хотел бы, как в благородных романах, подойти с женщиной к окну, обнять ее хрупкие плечи и смотреть, как медленно растворяются в сумерках поля, а потом, дождавшись наступления ночи, запрокинуть ее голову и целовать в губы.
«В сущности, — сказал он себе, — я хочу одного: привязаться к чему-нибудь на этой земле, где все от меня ускользает, вернуться к самой обычной человеческой жизни, к самому заурядному существованию, хотя надежды на это у меня почти не осталось».
В угасающем свете дня он смотрел на лицо молодой женщины — Розики, ибо так ее звали. Ее красота была красотой юности, ни с чем не сравнимой хрупкой прелестью цветка. Через десять лет ее кожа утратит нежность, плечи станут костлявыми, а глаза потеряют свой блеск. Но ведь штурман больше не собирался строить какие-то расчеты на будущее. Кто осмелился бы здесь говорить о будущем? Ему достаточно молодости, которую он видел перед собой сейчас. Он не просил большего и не чувствовал никаких угрызений совести по отношению к мужу, которого не знал. Да и муж тоже, наверное, не церемонился бы, если б ему представилась возможность изменить жене; к тому же штурман как бы брал реванш у этих благовоспитанных чиновников, которые наставляют летчиков, как уберечься от противовоздушной обороны, но сами и не подумают сунуться в бой. Все было бессмысленно и запутанно. Штурман хорошо понимал, что допускает ошибку, оставаясь здесь так долго. Как сделать, чтобы женщина пригласила его еще раз? Кто поверит, что между ними просто дружеские отношения? Когда мужчина бывает в доме, где живет одинокая женщина, все понимают, что это не для того, чтобы читать вместе молитвы. Соседи начнут болтать, и intelligence officer быстро узнает, что у его жены любовник.
