“Ну так что из этого? — подумал Горгид. — Даже здесь, в заштатной Присте, наверняка есть жрецы-целители, которые спасают безнадежных больных”. Однако затем Горгид подумал о том, что многие из жителей Присты следуют степным обычаям и не поклоняются Фосу.
Грек бросил взгляд на храм видессианского Доброго Бога, стоящий неподалеку. Серые неоштукатуренные камни, глубокие царапины на стенах — все свидетельствовало о том, что это одно из самых старых зданий в городе. Шар на вершине купола был не позолочен, а покрыт желтой краской, наполовину облезшей.
Скилицез заметил это и нахмурился. Что касается Пикридия Гуделина, то если он и чувствовал какое-то недовольство при виде запущенности храма, то, во всяком случае, держал это при себе.
Однако чиновник стал более разговорчивым, когда его глазам предстало то, что местные жители именовали “лучшей гостиницей города”.
— Ну и дыра! — проворчал чиновник. — Я видел коровники куда более чистые, чем эта, с позволения сказать, гостиница.
Местные жители, сопровождавшие видессиан, зло оскалились. “Ага, — подумал Горгид, — они все-таки понимают видессианский язык”. Но в душе грек был полностью согласен с Гуделином.
Общая комната оказалась маленькой, мебели в ней было немного, и совершенно очевидно, что вот уже несколько лет здесь не делали уборки. Стену над каждым факелом покрывал густой слой сажи. В комнате пахло дымом, кислым вином и еще более удушливым потом.
Клиентура гостиницы состояла из темных личностей, которые вполне могли оказаться родными братьями паршивцев, околачивающихся на пристани. Хотя большинству было уже за сорок, все были одеты в длинные, кричаще-яркие туники, вроде тех, что носили уличные хулиганы Видесса: у каждого на пальцах и шее висело изрядное количество золотых цепей и колец. Голоса звучали громко и резко. Речь была перегружена воровским жаргоном.
Виридовикс прошептал по-латыни:
— Я не сяду играть в кости с этими парнями, даже если мне приставят нож к горлу.
— Воров видно издалека, — ответил ему Горгид на том же языке, — даже если это богатые воры.
Хозяин постоялого двора — коренастый человечек с мрачным выражением лица и жуликоватыми глазками, — казалось, задался целью разрушить расхожее представление о трактирщике как о человеке добродушном и приветливом. Комната, которую он с ворчанием выделил посольству, оказалась такой маленькой, что едва вместила пять соломенных матрасов — их притащил слуга. Гуделин бросил тому мелкую монету.
