Когда прежде мои родители уезжали в отпуск, они покупали билеты на вокзале за десять минут до отправления поезда, поселялись в деревенской гостинице, где в последний день пребывания расплачивались с хозяином наличными. Они все еще жили в мире Штифтера.
Мои же отпуска проходят совсем в другом режиме: я покупаю билет за два месяца, выстояв очередь в туристическом агентстве; там какой-нибудь бюрократ занимается мной и звонит в «Эр Франс», где другие бюрократы, с которыми я никогда не соприкоснусь, предоставляют мне место в самолете и вносят мое имя под каким-нибудь номером в список пассажиров; номер в гостинице я тоже бронирую заранее, позвонив администратору, который отмечает мой заказ в компьютере и информирует об этом свою собственную маленькую администрацию; в день моего отъезда бюрократы профсоюза после переговоров с бюрократами «Эр Франс» объявляют забастовку. После многочисленных телефонных звонков с моей стороны и без всяких извинений (перед господином К. никто никогда не извинялся, поскольку администрация находится по ту сторону вежливости) «Эр Франс» возмещает мне стоимость авиабилета, и я покупаю билет на поезд; во время отпуска я повсюду расплачиваюсь банковской картой, и каждый мой ужин регистрируется парижским банком, и о нем становится известно другим бюрократам, например из налоговой службы или — в случае если меня подозревают в каком-нибудь преступлении — в полиции. Целый отряд бюрократов приходит в движение ради моего отпуска, а сам я превращаюсь в бюрократа собственной жизни (заполняя анкеты, посылая рекламации, разбирая документы в собственных архивах).
Различие между жизнью моих родителей и моей жизнью просто поразительно; бюрократией пропитана вся ткань моей жизни. «Никогда еще К не видел такого переплетения служебной и личной жизни, как тут, — они до такой степени переплетались, что иногда могло показаться, что служба и личная жизнь поменялись местами»[26] («Замок»). Сразу же все концепции существования изменили смысл.
Концепция свободы: никакой институт не запрещает землемеру К. делать то, что он хочет; но, обладая своей свободой, что, в самом деле, может он сделать? Что гражданин со всеми своими правами может изменить в своем ближайшем пространстве: в паркинге, построенном под его домом, в орущем громкоговорителе, установленном напротив его окон? Его свобода столь же ограниченна, сколь и бессильна.
Концепция личной жизни: никто не имеет намерения мешать К заняться любовью с Фридой, даже если она любовница всемогущего Кламма; однако за ним повсюду следует взгляд из замка, и за его половыми актами наблюдают и отмечают их; двое помощников приставлены к нему именно для этих целей. Когда К. жалуется на их докучливость, Фрида протестует: «Милый, а почему ты так настроен против помощников? У нас не должно быть от них никаких секретов, они люди верные». Никто не станет оспаривать наши права на личную жизнь, но она уже не такая, как была прежде: никакая тайна не защитит ее; так, где бы мы ни оказались, в компьютере остаются следы нашего пребывания; «у нас не должно быть от них никаких секретов», — говорит Фрида; мы даже не требуем больше тайны; личная жизнь уже не нуждается в том, чтобы быть личной.
