Скаю показалось, что такое он уже видел, и даже точно знал, что не в реальной жизни. Скорее всего, в жутких кошмарах. Из раны хлынула почерневшая кровь, смешанная с розовыми подтеками отработанного биопластика, Арин подался вперед, давясь криком, вцепился пальцами в плечо Ская, вытянулся всем телом медленно, так, как двигался бы, укороти кто-нибудь все его мышцы ровно наполовину, вытянулся и остановившимся взглядом поймал взгляд серых глаз, шевельнул посиневшими губами.
Еще не все, — сказал Скай, — половина. Но уже легче будет.
Арин опустил голову, и Скай почувствовал на коже своей руки теплые, частые капельки, обнял его за плечи, закрыл глаза, зная, что последний рывок решит все: жить ему или он просто умрет от болевого шока сразу же, здесь, в его руках.
Последнее движение… Он не смог сдержаться, все же вскрикнул глухо, опустели глаза, ушло из них осознание, превратив в застывшее темное стекло, полились прозрачные струйки слез на раскрытые губы, он отпустил плечи Ская, и в мучении рванул пальцами кожу на груди, оставляя рваные, кривые кровавые дорожки. Тяжелая лихорадочная судорога пробежала по телу, и весь он выгнулся, превратившись в застывшую иллюстрацию непереносимой боли, залитый кровью, в жутком напряжении.
Скай отбросил инъектор, потянул его на себя, прижался губами к мокрым щекам, услышал бешеное биение сердца, провел успокаивающе по влажным плечам:
Живой?
Арин чуть повернул голову, непонимающе посмотрел в серые, потеплевшие глаза, обессиленно закрыл глаза, слизывая с губ соленые слезы.
Все, — задумчиво проговорил Скай, — значит, жить будешь. Слышишь меня?
Арин не ответил, уткнулся лицом в сильное, прохладное плечо и замер, дыша тяжело, глубоко.
Я, конечно, понимаю, что тебе хреново, но ты бы сказал хоть что-нибудь, а то у меня ощущение, что ты дар речи потерял.
Молчание. Скай внезапно понял, что Арин просто отдыхает, пытаясь оправиться от пережитого, отдыхает, доверяясь теплому, крепкому объятию, прижавшись всем телом, пряча исчерченное кровью и слезами лицо, прильнув губами к прохладной коже.
Странно, но его приятно так держать, его приятно защищать, приятно знать, что ему удалось доказать, что он не один. Защищать? Наверное, да. Мне хочется его защищать. Пусть и всего лишь от боли, всего лишь на короткое время, сегодня, на час. Но это удивительное чувство.
Арин, наконец, поднял голову, устроился поудобней на плече Ская, тронул пальцами рваные полосы на его коже:
