— Шарманку? — переспросил Коля.
— Я это называю завести шарманку, — объяснил Ваня. — Только жаль, что она не очень долго играет.
— Недолго? — с жалостливым любопытством переспросил опять Коля.
— Устаешь скоро, — сказал Ваня.
Он как-то вдруг опустился и усталыми, сонными глазами смотрел перед собою.
— Ну, а все-таки, о чем же ты мечтаешь? — настаивал Коля. Ваня усмехнулся криво, передернул плечами…
И так, далекие от людей, говорили они о странных мечтаниях, о жестоком, о знойном…
И лица их пламенели…
Ваня помолчал и заговорил о другом.
— Я один раз целых три дня ничего не ел, — сказал он. — Меня отец ни за что отдул, а я страх как озлился. Подождите, думаю, я вас напугаю. Ну и не ел.
— Да что ты? — широко раскрыв доверчивые глаза, спросил Коля. — Ну и как же ты?
— Кишки от голоду выворачивало, — рассказывал Ваня. — Перепугались дома. Опять пороть принялись.
— Ну и что же? — спросил Коля. Ваня нахмурился и сжал кулаки.
— Не выдержал, — хмуро сказал он, — наелся. Уж очень ослабел с голоду. Так напустился на еду… Говорят, можно три недели прожить, если не есть, только пить. А вот без воды живо подохнешь. Знаешь что, — давай завтра не есть, — быстро сказал Ваня.
И он пристально смотрел на Колю прозрачными, ясными глазами.
— Давай, — вяло сказал Коля, словно чужим голосом.
— Смотри, не надуй.
— Ну вот еще.
Тепло пахло мхом и папоротником, и смолистою хвоею. Колина голова слегка кружилась, и томительное безволие овладевало им. Мама вдруг припомнилась, но какая-то словно далекая, — и равнодушно подумал о ней Коля, без того прилива нежных чувств, который всегда возбуждался в нем думами о маме.
— Мать разозлится, аж побагровеет, — сказал Ваня спокойно, — но только если очень расходится, то я в лес убегу.
И вдруг совсем другим, оживленным и веселым голосом он сказал:
— Перейдем-ка здесь вброд. Вода холодненькая.
Ванин отец, Иван Петрович Зеленев, юрист по образованию и свинья по природе, служил в министерстве, каждый день ездил на службу на утреннем поезде и возвращался к вечеру, часто под хмельком. Это был рыжий, плотный, веселый и ничтожный человек. И мысли, и слова его были в высшей степени пошлы, — как будто у него не было никакого облика и как будто он не имел ничего настоящего и верного в себе. Разговаривая, он подмигивал зачем-то собеседнику зачастую в самых невыразительных местах. Фальшивым голосом напевал он модные песенки из опер. Носил перстень с фальшивым камнем и галстук, зашпиленный булавкою со стразом. На словах был свободолюбив, любил повторять громкие слова и осуждать правителей. На службе же был усерден, искателен и даже подловат.
