– Это черт знает что,– буркнул Анна.
Обещанные Мухинские подробности были, в общем-то, не нужны. Они восстанавливались на бегу. Правда, в подробностях Анны, у Клавдия, прибывшего на ипподром, не было свежей зарубки возле уха, а старый чудак Мухин, примчавшийся на Жмурову плешь, оставался в лучшем случае Арсением Петровичем, но уж никак не Арсением, раздающим приказы "чтоб бегом".
И тем не менее сам факт, что дело приняло новый, гадкий и напрочь перепуганный оборот, никаких сомнений не вызывал. Сомнения вызывал Мухин, который мог устроить бедлам и панику.
– Да! – ахнул астроном.– Вы же не знаете! Ему же было откровение!
– Это видение-то?
– Да нет! Уже нет! Уже откровение! Представляете, Никодим его встретил прямо на крыльце и… Знаете, что он сказал? Он сказал, что Христом его называть нельзя! Иначе возникнет путаница.
– Вот как?– усмехнулся Анна.– А, ну да, конечно.
– Да! И того, другого… ну, которого все называют – его тоже нельзя! Потому что его еще не было! Ой!..
Впереди был свет.
Даже не свет, а блеф. Сукровица от фонаря.
Анна помнил этот фонарь: где-то впереди, дальше, уже за шлагбаумом, этот фонарь освещал себя и – жиденько – треть своего столба. В нем была дрянная лампочка, которой не хватало току.
Но и такой далекой малости было довольно, чтоб – шагах в двадцати – различить все: и срез переулка, и двойной силуэт в нем.
– Заметили? – без воздуха, краем горла прошелестел астроном.
– Не знаю,– дыхнул Анна.– Тише.
До угла и тех, на углу, можно было добросить спичечный коробок. Один стоял чуть ближе. Было даже заметно, как ему мешает дыхание: он стоял вкривь, задрав плечо. Он слушал, это было ясно. Неясно было другое. Неясно было, что он сделает, расслушав до конца – рванет прочь или пальнет на звук.
– Может, кто-то из ваших? – прошептал Анна.
– Нет,– в горстку шепнул астроном.– Пропеллер…
Анна не успел сказать, что этого не может быть. Он вспомнил, что это могло быть вполне. Потому что давно, когда он бегал за университет, Женя тоже бегал за университет, но – стайерские дистанции. А два года, подряд – в семьдесят шестом и седьмом – был даже чемпионом города.
Анна фыркнул. Он подумал, что имеет редкий шанс обрадоваться Пропеллеру.
– Стойте здесь,– сказал он.– Я посмотрю.
– Погодите! – прошипел астроном.– Если это Клавдий…
– Да нет. Пожалуй – Пропеллер.
– Нет! Второй! Если Клавдий…
– То это – Клавдий! То вы спрячетесь. Стойте здесь. Все.
Прихватив кирпич и держа глазами сдвоенную тень, Анна сделал несколько слышных шагов. За это время он понял, что не будет ничего громкого – ни грабежа, ни стрельбы. Неподвижность, которую сохраняли двое угловых, была слишком долгой и слишком неподвижной. Ей – неподвижности – не хватало уверенности. Это была неподвижность безоружного. Или, в худшем случае – идиота с кирпичом. Но на этот счет Анна имел свой кирпич и опыт четырех ночных лет.
