– Мало,– помолчав, сказала фигура.– Семь.
– Ага. Любопытно,– опять кивнул Анна.– Не понял… Нет, знаете что – это все какой-то Пропеллер получается. Какая-то бестолковщина. Давайте так: вы пока не стреляете?
– Нет.
– Хорошо. Тогда так: вот я,– Анна сперва поднял палец, а затем по-дикарски ткнул себя в грудь,– я Анна. Четыре года назад я тоже выл – правда, про себя, но зато долго. Потому что у меня не было ни автомата, ни семи патронов. Хотя, по-моему, достаточно и одного. Но у меня не было. И теперь я живу. Но, чтоб не нюхать Пропеллеров, живу по ночам и…
Тем временем фигура так же бесшумно, как она это, вероятно, здорово умела делать, выплыла или, можно сказать, очутилась на свету, причем – забрав на себя большую его часть. Свою ушастую голову Анна увидел отпечатанной на довольно дрянных джинсах. Все, что было выше – было животом и грудной клеткой мужчины с автоматом Калашникова, мужчины лет тридцати, для которого рубаху подобрать ничуть не проще, чем гроб, и потому он живет и обходится без рубахи.
Лицо располагалось там, где свет уже кончился. Но Анна сумел увидеть, что лицо это, как говорится, обрамлено, причем – здорово, а в комплект к роскошным космам присовокуплена щетиновая поросль, как минимум, недельной выдержки.
– Да,– буркнул Анна, закончив осмотр.– По-французски это называется "дежа вю". То есть – "уже видел". И знаю, где. В кино. Вы что – Рэмбо?
– А ты Анна?
В вопросе прозвучало столько заинтересованности, что Анна скривился.
– Между прочим, Пропеллера,– заметил он,– звать Евгений Иванович. И когда Евгений Иванович был неплохим социологом, я – Андрей Алексеевич – был неплохим газетчиком. С псевдонимом, безотказным, как дубина. Я говорил: "Здравствуйте, я – Анна", и за десять минут шока делал с беднягой что хо…
– Ты – Анна,– перебил рэмбовидный незнакомец.– Улица Полиграфистов, дом 6. Ты в четвертом списке.
Где-то по-ишачьи взвыл милицейский ревун.
– В четвертом списке? – сказал Анна.– Любопытно. А что это за список?
– Четвертый. "Ограничить круг контактов, вести наблюдение".
– То есть за мной? Любопытно,– опять сказал Анна. Ему действительно сделалось любопытно.– Но, кажется, нестрашно. В конце концов, все мы в каких-то списках…
– Нет,– сказал незнакомец.– Я – нет. Я вне списка.
К милицейской сирене добавилась другая, еще более отвратительная, и Анна решил, что так базлать могут только пожарники, причем – не одна, а две-три машины враз.
– Знаете,– сказал он,– я очень давно ни с кем не разговаривал и, видимо, отвык. Что значит "вне списка", почему? И вообще – что это за списки такие? Как-нибудь поподробней бы, а?
