Мужчина вполне мог понравиться, вовсе не будучи влюбленным; случалось, от него не требовали даже быть любезным.
Первый взгляд решал все дело; зато и связь редко длилась до завтрашнего вечера. И, быть может, самая молниеносная разлука опережала отвращение.
Стараясь облегчить себе общение, мы отказались от условностей: но и так оно представлялось слишком затруднительным; и тогда мы упразднили благопристойность.
Если верить воспоминаниям о старинных нравах, женщины когда-то считали более лестным для себя уважение, нежели любовное чувство; и, быть может, они этим много выигрывали; в самом деле, хотя признание следовало не так быстро, зато любовь была куда глубже и постоянней.
В те времена женщины полагали, что не должны сдаваться ни за что, и действительно долго противились страсти. Моим же современницам даже в голову не приходило, что от мужчины можно защищаться, и они уступали сразу, при первом же натиске.
Из слов моих, разумеется, не следует, что все они были одинаково уступчивы. Мне довелось знавать женщин, которые после целых двух недель ухаживания все еще колебались, а иногда и месяца не хватало, чтобы добиться полной победы над ними. Правда, подобные примеры были весьма редки и не распространялись на остальных. Но я не ошибусь, если скажу, что столь суровых дам многие укоряли в ханжестве.
С той поры нравы неузнаваемо изменились; не удивлюсь, если то, что я здесь рассказал, сочтут выдумкой и басней. Нам трудно поверить, что пороки и добродетели, исчезнувшие в наше время, могли когда-то существовать; и все же я говорю чистую правду и ничуть не преувеличиваю.
Я совсем не знал, как завязываются любовные связи в высшем кругу; вопреки тому, что происходило каждодневно у меня на глазах, я полагал, что только выдающийся человек может надеяться на успех у женщин; хотя втайне я был довольно высокого мнения о себе, я считал себя недостойным женской любви; думаю, если бы я даже лучше знал и понимал женскую натуру, я все равно оставался бы все таким же застенчивым и робким. Пример других и уроки чужой жизни мало значат для молодого человека; он учится лишь на собственном опыте.
Что же мне было делать? Открыться в своих затруднениях госпоже де Мелькур и просить ее совета? Об этом не могло быть и речи; а среди молодых людей, с которыми я постоянно встречался, ни один не был искушенней меня, или, во всяком случае, опыт их ничем не мог бы мне помочь. Целых полгода я пребывал в сем недоумении; возможно, оно продолжалось бы и дольше, если бы одна дама, занимавшая мои мысли более других, сама не пожелала взяться за мое воспитание.
