— А знаешь, куда я полетела бы? Во-он туда, на Альфу Центавра.
— Ну, конечно, ведь самая близкая… — согласился я.
— Да, — как-то грустно сказала она, — самая близкая…
И вдруг нахмурилась, стала что-то внимательно рассматривать в тетради.
Я оглянулся. В дверях стоял Виктор.
— Так куда же это вы вдвоем лететь собрались? — насмешливо спросил он. — На Альфу Центавра? Бедняги. Пока долетите до нее, будет вам каждому лет по восемьдесят, а обратно — соответственно, так, по полтораста с хвостиком…
Он окинул сочувственным взором ее, потом меня и засмеялся.
— Ну, правда, если в полете у вас детишки появятся, тогда, как говорится, можно надеяться…
Я не успел еще ничего понять, как она рванулась с места, задержалась на какое-то мгновение возле него, что-то хотела сказать или крикнуть, но мы услышали только невнятный сдавленный всхлип, и она выбежала в темноту, распахнув настежь дверь.
— Чего это она? — Виктор поднял вверх правую бровь. У него были очень красивые брови, будто нарисованные, и глаза тоже были удивительно красивые, карие с томной влажной поволокой. Но мне вдруг захотелось съездить его по глазу, по тому именно, над которым была поднята надломленная бровь.
До того захотелось, что я даже отвернулся.
Но он понял это иначе.
Я стоял растерянный, не зная, что теперь надо делать.
— О!.. Да я, кажется… Извини, — сказал он миролюбиво, — не знал.
— Дурак! Она ведь любит тебя…
Как это вырвалось у меня, сам не знаю, но произошло это как-то само собой, нечаянно, сказал и тут же задохнулся — что ж я наделал! — но было уже поздно.
Несколько секунд он остолбенело смотрел на меня, потом сел, полистал зачем-то тетрадь.
— Ты что, правду говоришь?
— Правду.
— Вот уж никак не ожидал… — Он помотал головой, перевернул тетрадь. — Честное слово, понятия не имел.
— Я знаю.
Он посидел еще немного, побарабанил пальцами по столу. Потом усмехнулся досадливо.
— Что ж, придется исправлять ошибку. Утешать придется.
— Лучше не надо, — сказал я. — Если просто так, то лучше не надо. Не примет она твоих утешений.
— Много ты понимаешь в этих делах! Подрасти тебе еще нужно… — Он усмехнулся, на этот раз весело. — Хочешь пари?
* * *
Самое убийственное было то, что он оказался прав. Когда через несколько дней я увидел их на школьном вечере, они кружились в вальсе, она смотрела снизу вверх прямо ему в глаза, и на лице ее было написано такое, счастье, что я тут же ушёл из зала, свет для меня померк, я бродил весь вечер по улицам, чувствовал, что сердце мое разрывается от боли, решил, что надо немедленно поговорить с Витькой, вернулся к школе, но тут они снова вышли вдвоем, пошли рядом, заглядывая друг другу в лицо, и я понял, что делать мне здесь больше нечего.
