— Рассказал царь про Птицу.
— Что нужно ее поймать и привезть в Москву до холодов.
— Птица ловится там-то и там-то. Так-то и так-то. Приманку дадим.
— Назад везется в клетке из сплава освященной колокольной меди и драгоценных, но тоже освященных металлов. Клетка прилагается.
— По дороге кормится Птица так-то и тем-то, на ночь укрывается, на заре выгуливается, не покидая клетку.
— Песни птицы никто попусту не слушает, брехне ее, буде разговорится, не верит.
— Птица нужна царю для услады. Сильно я, Ермоша, люблю домашних птиц, и «ум-ца, ум-ца, ум-ца-ца молоденьких девиц».
— За Птицу Ермак получит какое хочет достоинство, в роду и потомстве будет писаться с «вичем».
— Тимофеевичем? Ну, значит, Тимофеевичем.
— Еще получит, чего душа желает.
— Сибирскую Дорогу? Это что за зверь такой? Типа Сибирского воеводства? Получишь воеводство.
— Что так легко соглашаюсь? А чего мне для слуги верного воеводства жалеть? Сибирь-то моя останется! Ты только меня вместе с нею не продай. А то я Лариошку Курлятьева, вражьего выродка в окольничьих пригрел, и что в ответ? Измена черная. Сидит теперь в цепях. Без языка.
— Ага, теперь поверил! Он без языка, значит, я — царь? Логично.
— Ребят твоих могу и помиловать. Как заслужат. Тогда имена их узнаем, в чины произведем, расстригу — в епископы. Себе сейчас оставлю вашего хозяина Семена Строганова. Он мне на Москве нужен. И гада безъязычного взад вертай.
— И будь здоров! Ярмак.
Царь отчалил по течению. Руль его ялика резко вывернулся ручкой влево, и лодочка кособоким каким-то чертом понеслась сначала на середину Волги, потом — против течения. Прыгнула через стрежень и растворилась в вечерней мгле. Вопреки всем законам гидродинамики.
Ермак тяжко вздохнул и погреб не спеша на камский плес.
Глава 15
1581
Камское устье
Совет атаманов
Ночевали отдельно. Царский шатер стоял на высоком правом берегу Волги, на остроносом мысу против Камского устья. Казачьи костры горели до утра на песчаной косе, завершающей камский берег. Долго не спали в эту ночь люди «черные» и люди «белые». И самый «белый» из «белых» стоял одиноко на крутом берегу. Царь Иван смотрел на восток и думал какую-то свою, одинокую думу. Даже Бес не смел его беспокоить.
Взошла Луна. Ее дорожка смешалась с дрожащими отражениями огней на казачьем берегу. Казалось, речное братство нацелило огненный клинок в сердце царя.
А из Ермаковой стоянки в сторону царского шатра никакого пути не виделось. Зато с востока по камской воде лунная дорожка тянулась к казакам незамутненной, тонкой и прямой. Так и хотелось пойти по ней.
